– Это не долг твоего отца, – сказал он. – То, что я заплатил, – это цена за тебя. Эта продажа есть дело сегодняшнего дня, а не прошлого года и предыдущих лет. На каждую унцию, которую я тебе заплатил, можно теперь купить муки на семнадцать долларов, а не на шестнадцать. Я потерял по доллару на каждую унцию. Я потерял шестьсот двадцать пять долларов.
Эл-Су подумала одно мгновение и убедилась в своей ошибке. Она улыбнулась, а затем рассмеялась.
– Ты прав, – смеялась она. – Я ошиблась. Но теперь уже поздно. Ты заплатил, и золота уже нет. Ты недостаточно быстро думал. Твой ум стал медлителен, Порпортук. Ты стареешь.
Он не ответил. С неудовольствием он покосился на Акуна и приободрился. Его губы сжались, и на лице появилась жестокая складка.
– Идем, – сказал он. – Идем в мое жилище.
– Помнишь ли ты те две вещи, которые я сказала тебе весной? – спросила Эл-Су, не делая ни одного движения, чтобы последовать за ним.
– Моя голова была бы полна женскими словами, если бы я запоминал их, – отвечал он.
– Я сказала тебе, что тебе будет заплачено, – отчеканивая слова, продолжала Эл-Су. – И я сказала тебе, что никогда не буду твоей женой.
– Но это было до купчей. – Порпортук похрустел бумажкой в кошеле. – Я купил тебя перед всем светом. Ты принадлежишь мне. Ты не будешь отрицать, что принадлежишь мне.
– Я принадлежу тебе, – твердо сказала Эл-Су.
– Я владею тобой.
– Ты владеешь мной.
Голос Порпортука медленно и торжествующе повышался.
– Как собакой, владею тобой.
– Как собакой, ты владеешь мной, – спокойно повторила Эл-Су. – Но ты забыл, Порпортук, что я тебе сказала. Если бы меня купил другой человек, я бы была женой того человека. Я была бы хорошей ему женой. Такова была моя воля. Но по отношению к тебе моя воля была такова, что я никогда не буду твоей женой. Поэтому – я твоя собака.
Порпортук знал, что играет с огнем, и решил играть твердой рукой.
– В таком случае, я говорю с тобой не как с Эл-Су, а как с собакой, – сказал он, – и приказываю тебе идти за мной.
Он протянул было руку, чтобы схватить ее, но она жестом удержала его.
– Не торопись, Порпортук. Ты купил собаку. Собака убегает. Ты потерял деньги. Что, если я убегу?
– Как владелец собаки, я побью тебя…
– Если поймаешь?
– Если поймаю.
– В таком случае – лови!
Он быстро потянулся за ней. Она засмеялась, кружась вокруг стола.
– Поймай ее! – приказал Порпортук индейцу с ружьем.
Но когда индеец протянул к ней руку, эльдорадский король сшиб его ударом кулака по уху. Ружье со стуком упало на землю. Акуну представился случай. Глаза его засверкали, но он ничего не сделал.
Порпортук был стариком, но холодные ночи сохранили в нем активность. Он не обогнул стола: он неожиданно перескочил через него. Эл-Су была застигнута врасплох; она отскочила с громким испуганным криком, и Порпортук поймал бы ее, если бы не Томми. Нога Томми вытянулась, Порпортук споткнулся об нее и ничком растянулся на земле.
– Так лови же меня, – смеялась она через плечо, убегая от него.
Она бежала легко и свободно, но Порпортук бежал быстро и свирепо. Он нагонял ее. Когда-то он был самым быстроногим из юношей. Но Эл-Су избегала его увертливыми и скользящими движениями. Она была в туземном платье; ноги не были стянуты юбками, и ее гибкое тело извивалось так, что цепкие пальцы Порпортука не могли его ухватить.
Со смехом и шумом рассыпалась огромная толпа, чтобы следить за охотой. Они бежали по индейскому становищу, и Эл-Су с Порпортуком то показывались, то исчезали между палатками. Эл-Су, балансируя руками, казалось, неслась по воздуху, показываясь то с той, то с другой стороны, а порой, на самых крутых поворотах, ее тело наклонялось, словно повисая в воздухе. А Порпортук был всегда на один прыжок позади или сбоку, как тощая собака, пущенная по ее следу.
Они пересекли свободное пространство позади становища и исчезли в лесу. Вся станция Танана ждала их возвращения, но ждала долго и напрасно.
Между тем Акун ел, спал и бродил по пароходной пристани, не замечая возмущения жителей Тананы, поднимавшегося против него за то, что он ничего не сделал. Через двадцать четыре часа Порпортук вернулся. Он устал, был зол и не заговорил ни с кем, кроме Акуна, а с этим последним пытался затеять ссору. Но Акун пожал плечами и удалился. Порпортук не терял времени. Он снарядил полдюжины юношей, лучших следопытов и ходоков, и во главе их углубился в лес.
На следующий день пароход «Сиэтл», плывший вверх по реке, подошел к берегу и запасся дровами. Когда причал был отдан и судно отошло от берега, Акун оказался в рубке рулевого. Несколько часов спустя, когда настало его время стать у руля, он увидел маленькое каноэ из березовой коры, отчалившее от берега. В нем была только одна человеческая фигура. Он тщательно вгляделся в нее и медленно повернул штурвал.
Капитан вошел в рубку.
– Что случилось? – спросил он.
Акун что-то проворчал. Он увидел, что от берега отошло каноэ побольше, в нем сидело несколько человек. Когда «Сиэтл» пошел ребром, он еще раз повернул штурвал.
Капитан кипел негодованием.
– Это только туземная баба, – запротестовал он.