Любовь к жизни. Рассказы

Ослепленная, почти без сил, ползая на руках… задыхаясь от страшного ветра, который, словно в тисках, зажал ее горло, она направлялась теперь обратно к палатке. На ее плечах болтался довольно объемистый тюк, который еще больше затруднял ее движения, так как, казалось, на нем одном сосредоточилась вся ярость бури. Едва стоя на ногах и слабо шевеля руками, она ухватилась за веревки, удерживающие палатку, и тогда Дику и Томми пришлось втащить ее внутрь. Там она сделала последнее усилие, зашаталась и без сил свалилась на землю.

Томми расстегнул ремни на ее плечах и снял поклажу, но в это время послышался звон посуды и стук горшков. Дик, наливавший виски в чашку, успел через тело девушки мигнуть Томми, который мгновенно мигнул ему в ответ. Его губы прошептали лишь единственное слово «платья», но Дик неодобрительно кивнул головой.

– Послушайте, бедная девочка, – сказал он, когда Молли выпила виски и почувствовала себя несколько лучше. – Тут для вас имеются совершенно сухие вещи. А ну-ка, попробуйте облачиться в них. А мы тем временем выйдем наружу и закрепим палатку. Как оденетесь, кликните нас, и мы сядем за обед. Кликните, когда оденетесь.

– Ну, милый мой, теперь я готов клясться вам чем угодно, что спесь-то с нее сбита! – сказал Томми, когда оба устроились на подветренной стороне палатки. – Теперь она не будет уже так петь о своей отваге.

– Но ведь отвага-то – самое лучшее, что в ней есть! – ответил Дик, пряча голову от волны изморози, которая налетела на него из-за угла палатки. – Это та самая отвага, которая сидит во мне и в вас и которая сидела в наших матерях еще до того, как мы родились на свет Божий!

Человек со шрамом

Джэкоб Кент всю жизнь страдал непомерной жадностью. С течением времени эта жадность породила хроническое недоверие к людям, которое так извратило его ум и характер, что сделало его страшно неприятным человеком в делах. Кроме того, он страдал галлюцинациями, которые зачастую овладевали всем его существом. С детства он был ткачом и работал за ткацким станком вплоть до того времени, как клондайкская золотая лихорадка отравила его кровь и заставила бросить насиженное место.

Его хижина стояла как раз на полпути между Шестидесятой Милей и рекой Стюарт, и те люди, которые привыкли проходить по дороге на Даусон, смотрели на него как на своего рода грабителя-барона, который неуклонно взимает пошлину и дань со всех тех, кто пользуется его дурно содержимыми дорогами. Но ввиду того что большинству этих рыцарей наживы с реки Стюарт не были знакомы подобные исторические фигуры и названия, они отзывались о Джэкобе Кенте в несколько более примитивных выражениях, в которых главную роль играли весьма живописные и выразительные прилагательные.

Между прочим, надо отметить, что эта хижина вовсе не принадлежала ему, а в свое время была построена двумя золотоискателями, которые пригнали сюда плот специально для этой хижины. Это были очень добродушные парни, и после того, как они бросили свой домик, путешественники, которые прекрасно знали этот путь, стали всегда останавливаться в нем на ночь. Это было очень удобно, так как избавляло их от необходимости разбивать собственный лагерь и тратить зря массу времени. С течением времени создался неписаный закон, согласно которому каждый последний путник оставлял вязанку дров для следующего гостя. Редкая ночь проходила без того, чтобы здесь не находили себе приюта от пяти до двадцати человек.

Джэкоб Кент обратил внимание на создавшееся положение вещей и через некоторое время въехал в хижину полноправным хозяином. С тех пор установились новые порядки, и усталые путники должны были уже платить по доллару с человека за привилегию спать на голом полу. Джэкоб Кент исправно отвешивал золотой песок из их мешков и так же исправно отвешивал его с солидным «походом» в свою пользу. Мало того, он устроился еще так, что его прохожие постояльцы кололи для него дрова и носили воду. Конечно, это был форменный грабеж, но так как его жертвы отличались крайне добродушным характером, то они не подымали споров и криков и нисколько не препятствовали ему преуспевать за их счет.

Однажды в апрельский полдень Джэкоб Кент сидел у своих дверей и грелся в лучах воскресающего весеннего солнца. В эту минуту он удивительно походил на жадного паука, который поглядывает на дорогу в ожидании жирных мух. У его ног простирался Юкон – огромное море льда, которое двумя изгибами исчезало на севере и юге и имело добрых две мили от одного берега до другого. Вдоль его суровой груди пробегал санный путь шириной в восемнадцать дюймов и длиной в две тысячи миль. Можно было смело утверждать, что никакой другой путь на белом свете не выслушивал такого безграничного количества отборных ругательств, как этот.