Любовь к жизни. Рассказы

Затем – еще пробег в сто ярдов до затянутого пергаментом, освещенного окна, которое рассказывало свою сказку о родной хижине, о потрескивании юконской печки и дымящихся котелках с чаем. Но хижина подверглась нашествию. Около шестидесяти собачьих глоток зарычало угрожающим хором, и столько же мохнатых тел бросилось на собак, везших первые сани. Дверь распахнулась, и человек, одетый в пурпурную форму северо-западной полиции, по колено вошел в гущу рассвирепевших животных, спокойно рассыпая успокоительные удары тяжелым концом хлыста. После этого люди пожали друг другу руки; таким образом Мельмут Кид был встречен в своей собственной хижине чужим человеком.

Стэнли Принс, который должен был его встретить – а на нем лежала обязанность заботиться об упомянутой выше юконской печи и горячем чае, – хлопотал вокруг гостей. Их было что-то около дюжины, совершенно неописуемая толпа, едва ли не самая странная, когда-либо служившая королеве для охраны законности и перевозки почты. Все они были самого различного происхождения, но совместная жизнь создала из них единый тип – тип сухой и жилистый, с мускулами, развившимися на снежных тропах, с обожженными лицами и невозмутимыми душами, глядевшими прямо вперед ясным и неуклонным взором. Они ездили на собаках королевы, вселяли страх в душу ее врагов, ели ее скудный рацион – и были счастливы. Они жили подлинной жизнью, совершали подвиги, переживали романтические приключения, сами о том не зная.

И чувствовали они себя совсем как дома. Двое из них растянулись на койке Мельмута Кида, распевая песенки, которые пели их французские предшественники в те дни, когда они впервые вступили на Северо-Западную землю и женились на индианках. Койка Бэттлса подверглась такому же нашествию, и три-четыре дюжих voyager’a[38] уместились с ногами на его одеялах, слушая рассказ одного, который служил в речной бригаде под начальством Уолслея, когда тот пробивал себе путь в Хартум. А когда он кончил, один ковбой стал рассказывать о дворах и королях, о лордах и леди, которых он видел, когда Бэффало-Билль совершал турне по европейским столицам.

В углу двое метисов – бывшие товарищи по проигранной кампании – чинили сбрую и говорили о временах, когда Северо-Запад горел огнем восстания и Льюсис Риль был королем.

Грубые остроты и еще более грубые шутки летели от одного к другому, а о великих опасностях на тропах и реках говорили как о вещах обыденных, только для того, чтобы вспомнить о каком-нибудь юмористическом замечании или забавном происшествии. Принс увлекся этими неувенчанными героями, свидетелями того, как делалась история людьми, которые принимали все великое и романтическое как слишком обычное и повседневное. Он угощал их своим драгоценным табаком с беспечной расточительностью, и падали ржавые цепи с воспоминаний, и воскрешались, специально для него, давно забытые одиссеи[39].

Когда разговор замер и путники, набив последние трубки, развернули туго скрученные спальные мешки, Принс обратился к своему товарищу за дальнейшими справками.

– Кто такой ковбой – ты знаешь, – отвечал Мельмут Кид, принимаясь за развязывание своих мокасин. – Нетрудно также обнаружить британскую кровь в его соседе по постели. Что же касается остальных, то все они – дети прежних coureurs du bois[40], смешанных с Бог знает сколькими другими кровями. Те двое у двери принадлежат к поколению метисов времени усмирения – так называемые bois brul'es[41]. Этот парень, опоясанный шерстяным шарфом – обрати внимание на его брови и скулы, – явный шотландец, выросший в дымном «тэни» своей матери. А тот красивый малый, что подложил куртку под голову, – это французский метис, ты слышал его говор? Видишь ли, когда метисы восстали под предводительством Риля, тогда чистокровки держались в стороне, и с тех пор они недолюбливают друг друга.

– Но что представляет собой этот мрачный парень там у печки? Я готов поклясться, что он не говорит по-английски. Он весь вечер не раскрывал рта.

– Ошибаешься: он достаточно знает по-английски. Следил ли ты за его глазами, когда он слушал? Я следил. Но остальным он ни сват ни брат. Когда они говорили на своем patois[42], можно было видеть, что он ничего не понимает. Я и сам ума не приложу, кем бы он мог быть. Давай попытаемся узнать.

– Подбросьте-ка парочку поленьев в печку! – крикнул Кид, возвысив голос и глядя прямо на того, о ком шла речь.

Тот немедленно повиновался.

– В него где-то вколотили дисциплину, – заметил Принс тихо.

Мельмут Кид кивнул головой, снял носки и стал пробираться к человеку, лежавшему у печки. Там он повесил свою влажную обувь среди двух десятков таких же пар.

– Когда думаете вы прибыть в Даусон? – спросил он испытующе.

Человек несколько мгновений изучал его, прежде чем ответить.

– Говорят, семьдесят миль. Так? Ну, стало быть, дня через два.

Можно было заметить только весьма слабый иностранный акцент, но не было ни неуверенности, ни нехватки в словах.

– Бывали вы прежде в этих местах?

– Нет.

– Северо-Западная территория?

– Да.

– Родились там?

– Нет.