Любовь как сладкий полусон

– Юрочка! – как-то особенно любезно произнесла Стелла, когда они в ритме танго миновали, вероятно, уже мыс Горн или Огненную Землю.

И Кондрашов незамедлительно ощутил, что его сердце среагировало на зов бурными сокращениями, разогнавшими молодую и горячую кровь мощнее, чем торнадо вздымает волны Карибского моря.

– Да?! – вздрогнув, откликнулся он.

– А когда мы с тобой поссорились, ты обо мне думал?

– Угу. Я гнал мысли о тебе прочь, а они всё равно лезли и лезли в голову. И проникали, когда я спал.

– И тогда, что?

– Сказать?

– Обязательно!

– Но это было тогда…Когда был разлад…

– Я поняла…

И юноша, чуточку откашлявшись, смущённо признался ей доверительным полушёпотом:

Меня ты любишь лишь во сне,

Едва смежает ночь ресницы,

Тогда являешься ко мне,

И сладко снишься, снишься, снишься…

Приходишь, свежестью дыша,

Улыбкой девичьей чаруя,

Взлетает ввысь моя душа,

И ждёт с надеждой поцелуя.

Я свято верю в тот обман,

Любуясь призрачною тенью,

К утру рассеется туман,

И ты исчезнешь, как виденье.

Но ночь ты проведёшь со мной,

Я утолюсь частицей малою,

Ты станешь феею лесной,

А я – Иванушкой Купалою.

Жаль, наяву при встрече ты,

Не примешь трепетных признаний,

И, как всегда, сожжёшь мосты

Для исполнения желаний.

Коль милой всех надежд лишён,

Раз в мире этом я – приблуда,

Легко уйду в последний сон,

И не вернусь уже оттуда.

Так не зови же слабаком:

Мол, от невзгод сбежал нарочно…

Тебя я в мире жду ином!

Где ты моею будешь точно!

Партнёрша по танцу, воспринимая строки своего поклонника, обожгла его энергией громадных очей, синева которых потемнела, как Чёрное море перед штормом. Кондрашов близко-близко увидел её, беспредельно распахнувшиеся зрачки, дохнувшие бездонностью пучины Марианской впадины. И ему почудилось, что он – новичок-скалолаз, уцепившийся кончиками пальцев за неверный выступ утёса, и потому соскальзывающий в пропасть.

И прежде такая недосягаемая небожительница вдруг сама порывисто прильнула к нему и легко коснулась своими губами его губ. И юноша, ощутив медовую упругость холмиков Стеллы, пьянящий аромат её дыхания, ответно склонился к лицу любимой…И впервые в жизни поцеловал любимую женщину…И ещё…И ещё…И с каждым поцелуем самая желанная на свете девушка прижималась к нему всё сильнее, а дыхание её учащалось и учащалось…

Внезапно Кораблёва пришла в себя и отстранилась.

– …Извини меня, Юрочка, – проговорила она. – Я не могу так…Мы же не одни…

– А…А пойдем к нам, – набравшись духа, предложил юноша.

– К вам? Как…к вам! – испугалась студентка. – Там же Лидия Николаевна…Веня…

– Мама уехала на свиданку к папе, – успокоил её Кондрашов. – На целых три дня. Венька спит…

– Правда?

– Правда!

– Подожди, – отступила от него на шаг Стелла, обхватывая пылающие щёки ладонями. – Дай прийти в себя. Я точно во хмелю! Ничего не соображаю…Хорошо, мой милый мальчик, пусть будет по твое-му-у-у…

Оказалось, что Кораблёва не случайно по-песенному растянула своё женское согласие, потому что в этот самый момент входная дверь распахнулась, и в избушку вошёл…Эдуард Хорин…

– Здра-а-а-авствуйте! – громко произнёс он, стараясь перекричать магнитофон. – Извиняюсь, я стучал-стучал, но никто…ничего…

– …Оба-на! – с некоторой задержкой и с непроизвольным восклицанием ответил ему лишь Кропотов, ибо остальные промолчали.

Кондрашов убавил громкость звучания музыки. За перегородкой на кухоньке с шумом сдвинулась табуретка – это Марина развернулись в сторону вошедшего. Стелла инстинктивно отодвинулась в сторону. И никто из хозяев хижины дяди Толи не произнёс ни слова.

– Вот, – неловко изобразил улыбку горожанин, – не-е-е… незваный гость…

– Да…уж! – зычно крякнул Кропотов.

В руках Хорин держал тяжёлую стильную сумку, и когда переступил с ноги на ногу, больная стопа у него подломилась, и он едва не упал, ухватившись свободной рукой за перегородку. Поза у него была крайне неудобная, и он стал медленно оседать, опрокидываясь назад.

И этот момент решил всё…

Кораблёва оказалась не в состоянии невозмутимо созерцать, как падает человек. Она первая подбежала к Эдуарду и поддержала его. Следом подскочили прочие наблюдатели. Виктор, ухватив приезжего за плечи, мощным рывком поставил его на ноги. Юрий подхватил сумку, а Марина подвинула табуретку.

– Вот, – стыдливо скривился визитёр. – Я же хромой…

– Да ладно, чего там! – воскликнул отходчивый Кропотов. – Садись, гостем будешь.

– Я же это…Зае-заехал извиниться за п-прошлый раз, – пояснил Хорин, опускаясь на табуретку.

– Вот это по-нашему, – одобрил совхозный водитель. – Был неправ, скажи: больше не буду.

– Больше не буду! – словно маленький ребёнок повторил его собеседник.

И все засмеялись, несмотря на напряжённость ситуации. Даже Кондрашов вынужденно хмыкнул, возвращая сумку владельцу. И когда он ставил поклажу на пол возле Эдуарда, в ней звякнула какая-то стеклянная тара.

– Ого! – реактивно насторожился Виктор. – Бренчит?

– Йес13, – подтвердил Хорин. – Для окончательного за-замирения.