Любовь как сон

– И всё ради какого-то «не знаю»? Честное слово, я бы предпочел услышать: «Да, я еще никого так не любила, мы с тобой должны расстаться».

Конечно, не предпочел бы. Джеймс представил глаза и руки Финна, а еще его губы, прикасающиеся к Еве, и с трудом удержался, чтобы не заплакать и не стукнуть кулаком по стене.

– Может быть, мы отстранились друг от друга именно потому, что ты не в состоянии понять, что никто третий не виноват?

– Ты что имеешь в виду, зараза такая?

– Может быть, я изначально привязалась к Финну именно потому, что у нас с тобой проблемы.

Джеймс сглотнул и почувствовал, что кадык превратился в комок.

– По-моему, ты все перевернула с ног на голову, – заметил он, стараясь говорить спокойно. – Видишь ли, суть брака в том, чтобы противостоять искушениям.

Ева, потупившись, взяла сумочку.

– С тех пор как мы поженились, жизнь стала другой. Слишком предсказуемой. Не могу объяснить…

– Брак обязан быть немного предсказуемым. Дом, работа и так далее.

Жена презрительно взглянула на него, словно спрашивая: «Правда? И больше ничего?»

– Мне как, подождать, пока ты поймешь, навсегда это или нет? – поинтересовался Джеймс, хотя и без особого жара.

– Я ни о чем тебя не прошу.

Она обрела прежнее спокойствие, миновав фазу раскаяния. Очень в духе Евы. Сводящей с ума и чертовски самоуверенной. Евы, в которую он был безнадежно влюблен.

Джеймс понятия не имел, что еще сказать или сделать. Угрозы не работали. Когда человек разбивает тебе сердце, вы либо расстаетесь, либо он обнаруживает, что имеет абсолютную власть.

– Поговорим, когда успокоишься.

Ева вышла, а Джеймс рухнул на кушетку.

Это правда? Неужели он посадил Еву под стеклянный колпак, словно школьник бабочку, и наблюдал, как она чахнет? Нет, черт возьми. Ева – не беспомощное создание, и в Северном Лондоне достаточно кислорода.

Она говорила об их совместной жизни так, словно он загнал ее в придуманные им самим рамки. Но ведь они оба этого хотели, не так ли? Взять хотя бы дом. Ева продумала в нем каждую деталь. Джеймсу принадлежала только игровая приставка.

Она сказала, что он скучный. Что жить с ним скучно. Что тут поделаешь? Как можно вновь пробудить в женщине интерес? А Джеймсу очень хотелось вернуть жену… Он ненавидел Еву, она причинила ему сильнейшую боль, но его влекло к ней сильнее, чем когда-либо.

Когда Джеймсу было восемь и родители объявили, что расходятся, он не сразу понял, почему папа хоть некоторое время не может проводить дома. Сразу перейти от совместной жизни к разлуке казалось бессмысленным. Пусть остается на выходные. Или приезжает по средам. В среду они всегда смотрели «Черепашек ниндзя» и ели пасту с красным соусом.

Родители грустно и снисходительно улыбались.

И вот у него самого распалась семья, и он все-таки не понимал родителей, хотя и знал теперь, что брак папы с мамой нельзя было спасти, попросту сократив время общения.

Но Ева пока что не произнесла слова «развод». Хотя, скорее всего, она бы просто прислала эсэмэс. «Дай Лютеру что-нибудь от кашля. PS: кстати, я с тобой развелась».

Джеймс попытался отогнать самую скверную и тяжелую мысль, даже по сравнению с мыслью о том, что Еву увел какой-то придурок. «Если она вернется, разве ты будешь отныне в ней уверен?»

Он закрыл глаза. А когда открыл вновь, на коврике перед ним сидел Лютер и смотрел на Джеймса укоризненно и злобно, тяжело дыша.

– Иди сюда, мрачная ты скотина.

Джеймс взял кота на руки и прижал к лицу, чтобы густой мех впитал слезы. От Лютера пахло духами Евы.

16

Когда Анне было восемь и они ездили к родственникам в Италию, папа повез ее в Равенну, показать мозаику. Пока мама вместе с Эгги, прирожденной потребительницей, нарезала круги по магазинам, Анна, с онемевшей шеей, стояла в благоговейной тишине базилики Сан-Витале. Отец в общих чертах изложил ей историю византийского императора Юстиниана I и его супруги Феодоры, прославленных в лике святых.

Этого хватило, чтобы Анна заинтересовалась историей дочери служителя константинопольского цирка зверей, которая сначала стала актрисой, потом гетерой – отец выразился так: «зарабатывала деньги разными авантюрами», но Анна все поняла – и византийской императрицей. Она разглядывала царственную красоту, запечатленную в крошечных сверкающих плитках мозаики, и девочке казалось, что темные сияющие глаза смотрят прямо на нее и пытаются что-то сказать сквозь бездну времени.

Она пережила нечто вроде религиозного откровения. Как будто нашла то, что долго искала. Моментально преобразилась. Семья Анны не была религиозна, но все же императрица Феодора стала для девочки чтимой святой. Ее вдохновляла эта женщина, которая сумела кардинальным образом изменить свою жизнь, доказав, что необязательно играть теми картами, которые тебе сдали. Феодора сделалась идолом Анны, образцом для подражания. Конечно, Анна не намеревалась во всем следовать ее примеру. Но она вдохновилась общей идеей.