Любовь как сон

– Ты понимаешь, что выглядишь сейчас полной дурой? Ты ведешь себя так, как будто виноват был кто-то другой. До сих пор ты нормально со мной общалась!

– Виноват был ты! И я веду себя так, потому что тебе смешно, и только!

– Что, я внезапно стал главным врагом? В школе я, наверное, был главным гадом, да?

– Хуже некуда.

– Ну конечно.

– Я говорю правду! Ты сделал самую большую подлость. Ты знал, что нравился мне, и воспользовался этим. Никто другой не заманил бы меня на сцену.

– Прекрати истерику. Я же просто пошутил.

– Раз ты отмахиваешься, сразу видно, что ты за человек.

– Но я же не виноват, что ты тогда влюбилась и тронулась умом!

– Тронулась? Ах ты сукин сын! – зашипела Анна, дрожа от ярости. – Ты абсолютный и совершенный мерзавец!

Джеймс явно немного испугался. Потом на его надменном лице отразилось отвращение. Именно то, что Анна и ожидала увидеть в момент узнавания.

– Я ухожу. Ты просто психопатка, – сказал Джеймс, хватая куртку. – Пока.

Когда хлопнула входная дверь, Анна запустила фотографию через всю комнату. Она отскочила от стены и упала стеклом вниз. Анна с отчаянным воплем повторила попытку. Фотография ударилась о книжную полку, и стекло разлетелось вдребезги, осыпав ковер десятками крошечных сверкающих осколков. Слова Джеймса насчет сумасшествия выглядели не такими уж безосновательными.

Вот ублюдок! Почему она имела глупость поверить, что мальчишка, жестоко обидевший ее, изменился? Зачем она вообще впустила сюда Джеймса Фрейзера?

Анна опустилась на диван и заплакала. Задыхаясь и икая от рыданий, которые поднимались из живота. Она чувствовала себя так, словно вместе со слезами через глаза вытекала душа.

Погоня была долгая и медленная, точь-в-точь гонки зайца и черепахи, но Аурелиана наконец настигла Анну, и они слились в безнадежном отчаянии.

Включилась музыка. «Ты любишь веселиться».

50

– Во всех журналах очень рекомендуют рицин, – сказал Лоренс, изучая меню, пока они, попивая пахнущий табаком коктейль, сидели в баре ресторана «Хоксмур».

– Рицин? Это же яд.

Лоренс снова заглянул в меню.

– Я имел в виду пуцин. Это канадское блюдо. Картошка с творогом и молочной подливкой. Что-то вроде дефрагментированного сыра.

Джеймс засомневался. Он предпочел ребрышки, к которым подали серебряную соусницу с подливкой. А у Лоренса вся тарелка была в какой-то коричневой жиже.

– Видимо, по китайскому календарю год подливки, – заметил Джеймс. – Тебе не кажется, что мы едим как в самой обычной закусочной, только с шиком и подороже?

– М-м-м, – отозвался Лоренс с набитым ртом. – Неплохо. Кстати, стены здесь сделаны из списанных лифтовых дверей из Юнилевер-Хаус. Арк-деко на службе обществу.

Он вытер губы салфеткой и проводил взглядом женщину, которая шла мимо, покачивая бедрами.

– Мне нравится здешний интерьер.

– Творог и молочная подливка… – повторил Джеймс.

Лоренс по-прежнему старательно не смотрел на него.

– Похоже на строчку из детского стишка. «Мопси-лапочка села на лавочку, чтобы съесть творожок…»

Приятель повернулся к нему.

– «Тут пришел паучок». Хотел бы я быть на месте паучка, который сидит рядом вон с той телочкой.

– Оставь ее в покое на лавочке.

– Вместе с творожком?

– И выпей брому.

Джеймс сделал глубокий вдох и приготовился бросить бомбу. Он почти ни о чем другом не думал в тот вечер и очень хотел, чтобы кто-нибудь сказал ему, что не надо чувствовать себя виноватым.

– Отвлекись на секунду. Я кое-что расскажу про Анну. У тебя сейчас мозг треснет.

– Лучше бы у нее треснул лифчик. Погоди-ка. Вы что, переспали? – спросил Лоренс. Вид у него был расстроенный, даже злой.

– Нет. А что? Тебе не все равно?

– Нет, не все равно. Она моя, я первый ее увидел. Руки прочь!

– А чувства Анны в этой гипотетической гонке ты совсем не принимаешь в расчет? Что-то я не припомню, чтобы она прыгала от восторга, увидев тебя.

– И ты ей тоже не особенно сдался, поэтому единственный способ добиться цели – действовать хитро и тонко. Если ты это сделал, значит, погрешил против мужского кодекса чести.

Джеймс искоса взглянул на приятеля.

– Ладно. Рад, что мы договорились. И вообще, ты сейчас поймешь, что она никогда не увлечется ни одним из нас. Помнишь ту девочку-итальянку в школе, Аурелиану?

Лоренс наморщил лоб.

– Э… нет.

– Толстая. Длинные кучерявые черные волосы. Страшная, как я не знаю что. Ее забросали конфетами на выпускном. Мы предложили ей нарядиться оперной певицей, помнишь? А ты придумал финал с конфетами.

– А! «Итальянский галеон». Ну, сейчас, наверное, у нее четверо толстых детей, цветастый халат и шлепанцы. Сам знаешь, во что превращаются европейские женщины, когда перестают следить за собой. Бр-р-р.

– Это Анна.

– В смысле?..

– Анна и есть Аурелиана. Один и тот же человек. После школы она сменила имя. Аурелиана Алесси. Что-то такое меня смутило, когда я услышал «Анна Алесси», только никак не мог понять, в чем дело…

Лоренс отложил нож и вилку.

– Ну, чувак, вали из города.

– Я серьезно, – сказал Джеймс, сделав глоток коктейля.

– Какого…

– С ума сойти, да?