Они купили трехкомнатный кооператив на Соколе, обставили его по тем временам вполне прилично, обустроили, «Жигули» белые последней модели купили — словом, основа для настоящего материального благополучия, к которому гнал на всех парусах Кирилл, была сделана неплохая. Правда, все деньги, скопленные в командировке, закончились. Ну и ладно, Кирилл был уверен, что два-три года в Москве — и поедут они в другую страну, побогаче, чем социалистическая Германия. Так бы оно все и случилось, если бы не перестройка. А ведь они ей радовались поначалу, всем свободам и гласности. Такие перспективы видел Кирилл в этих переменах, такие горизонты рисовал жене — с молочными реками и кисельными берегами.
В начале августа 91-го поехал в командировку в Швецию, подписывать богатый долгосрочный контракт, а вернулся — и нет такой страны СССР, которую он представлял на мировом рынке. Тогда, вместе с империей, рухнула жизнь многих таких, как Кирилл, ну и его, конечно. Объединение распустили, сунулся к одним друзьям-приятелям, к другим, к третьим… Кто сам без работы сидел, кому такой, как он, был не ко двору или не ко времени. Попытался сам какой-то бизнес наладить — не получилось, с трудом долги вернули. Помыкался-помыкался и понял, что не получается у него вписаться в новую капиталистическую жизнь. Это со стороны, в командировках, когда был со всех сторон прикрыт красным флагом, она казалась ему сладкой и желанной. А когда увидел ее поближе, нюхнул ее ледяного духа — растерялся. И начал свою растерянность заливать алкоголем, как водится в нашем отечестве. Тогда-то у Елены Николаевны, женщины с воображением, и родилось это сравнение. Стало ей казаться, что Кирилл похож на трамвай: пока ехал по рельсам — звенел, сверкал стеклами, в любую горку поднимался без труда, пользу приносил. А как соскочил с рельсов, абсолютно бесполезным оказался предметом. И даже вредным, потому как жить с пьющим человеком — врагу не пожелаешь.
Поначалу Кирилл пил от текущих неудач, потом навалилась горькая тоска по утраченным возможностям и, наконец, стал пить каждый день, потому что не пить уже не мог. Или все-таки не хотел останавливаться? Елена Николаевна жалела его, потом злилась неистово, ненавидела, но делала все, что могла, чтобы вытащить Кирилла — и себя, конечно! — из этого кошмара. Уговаривала закодироваться, водила, хотя и с огромным трудом, по наркологам — результата не было. Последний врач сказал, что все бесполезно — он сам не хочет отказываться от алкоголя, ему под градусом комфортнее. Почему она тогда не ушла от него, ведь надежды врач не оставил никакой? Была причина, была…
Года через полтора-два после того, как они вернулись в Москву, обустроились, определили детей в хорошую языковую школу, к счастью, недалеко от дома, Елена Николаевна серьезно задумалась о работе. Во-первых, она ни дня не работала после того, как получила диплом, и надо было его как-то подтвердить. Во-вторых, Елена Николаевна пришла к неутешительному для себя выводу, что ей, по всей вероятности, так и не удалось полюбить мужа. Нет, они жили вполне благополучно не только в материальном отношении, практически не ссорились, в бытовых вопросах понимали и поддерживали друг друга, детей Кирилл любил и много с ними занимался. Были, конечно, и проблемы, как же без них? Он стал частенько задерживаться на работе и возвращался домой навеселе, объяснял это служебной необходимостью — то прием, то подписание контракта, то еще какое-нибудь не менее важное в масштабах государства дело. И ни одно из них не обходилось без фуршета, что было чистой правдой — она знала это по командировке. Какой жене это понравится? Но Елена Николаевна чувствовала, что муж не обманывает ее, и никогда не мучилась ревностью — Кирилл ни разу не дал ей повод усомниться в своей верности. Да и потом, разве женскую интуицию обманешь? Если бы у него на стороне кто-то появился, она бы сразу почувствовала. А вот настоящей душевной теплоты между ними так и не сложилось, каких-то общих интересов — тоже, точки отсчета относительного того, что такое хорошо и что такое плохо за пределами дома, чаще разнились до диаметрально противоположных, чем совпадали. И ничего поделать с этим Елена Николаевна не могла, видно, не дана ей была благодать жены-душеньки. При этом вся ее женская сущность желала любви, страсти, чтобы земля из-под ног — ведь ничего подобного она еще не испытала, но жизнь не предлагала ей вариантов. Оставались дети, но и тут — в своей безмерной привязанности к ним — Елена усмотрела опасность. Если она не найдет себе какое-то еще применение, помимо семьи, то задушит детей своей любовью — просто от избытка чувств и сил, не даст им ни шагнуть, ни вздохнуть без своего участия. Взвесив все эти три обстоятельства, Елена Николаевна начала искать работу.