Любовь как вредное пристрастие (СИ)

Алька, хихикнув, послушалась, заняла место подле матери, утянув за собой Андрея. Уселись и брат с женой, а Нелли осталась стоять на пороге.

— Евгения Александровна, — окликнула мать Вишневецкая. — Мне пора. Спасибо огромное за ужин, и за приглашение. Очень рада была познакомиться с вами, Андрей.

Сбегает? Так скоро? Все же свидание с каким-то уродом? Ха! Будто я это допущу.

Я неотрывно наблюдал за бывшей, ее растерянной улыбкой и явной просьбой в глазах отпустить ее с этого семейного мероприятия. Думал: какую фору ей дать — полчаса, час? Нет, слишком долго, я не настолько терпелив. Десять минут, не больше. Кошмар наяву — упустить ее из виду.

— Неллечка, но еще так рано, — возразила мать.

— Просто у меня завтра пленэр, выезд в семь утра.

Прикусила губу. Врет? Нет, волнуется. И меня волнует, очень ощутимо причем.

— О! И куда едешь?

— В Деметьевку. Нас несколько человек…

Природа — это чудесно, но проснешься ли ты к семи, Нелли? У меня, например, есть некоторые сомнения…

— И Сева будет?

— Да, он тоже. Собственно, он меня и позвал.

Что за Сева? Кто он такой, мать его так? Новый знакомый? Приятель с далеко идущими планами? Нет уж, никакого пленэра с ним, только через мой труп.

Я скрипел зубами и прожигал Вишневецкую взглядом, но она и не собиралась смотреть на меня, быстро попрощалась и ушла, сославшись на то, что машина ждет. Встал из-за стола почти сразу, как только силуэт жены мелькнул на дорожке к калитке, и был немедленно остановлен.

— А ты куда собрался? — вздернув брови, вопросила строго мать.

— Домой. Отдыхать.

Каким образом буду отдыхать и в каком именно доме — вообще отдельная история, никого из сидящих за столом она не касается. Это дело мое, Элеоноры и той тайны, что она скрывает под платьем.

— Сиди. Мы давно не говорили. Вот хочу тебя теперь услышать, раз ты весь вечер молчал. Как у тебя дела?

Ох, Евгения Александровна, и какой черт тебя дернул именно сейчас исполнить свой материнский долг? Или это очередная подлянка от вселенной?

— Нормально дела. Сегодня с восьми утра работы столько привалило, что еще и завтра разгребать придется, — соврал, бурча, точно старик.

А зачем мне скрывать недовольство? Главный объект внимания, раздражения, возбуждения, фривольно вырядившийся и ведущий себя соответственно, покинул дом, возможно, отправившись на свидание с этим Севой (как же хочется зарядить кулаком в его наверняка смазливую рожу). Не то чтобы мне стало скучно, но энергию деть определенно некуда, поэтому никаких задержек.

— Исчерпывающе, — рассмеялся братец, когда все поняли, что продолжения саги о перипетиях моего бытия не будет.

— Слушайте, я реально устал, так что…

— Без кофе и пирога не отпущу, — уперлась мать.

Пришлось остаться. К моему везению, разговор за столом к моей персоне не вернулся, я продолжал молчать, краем уха слушал, как Данил и отец расспрашивают Андрея, периодически натыкался на изучающий взгляд Евгении Александровны. Его значение удалось понять, когда сел в машину и получил СМС от нее. Всего пара слов: «Помирись с Нелли».

Согласно хмыкнул.

Помирюсь, а как же! Несколько раз.

***

В квартире, на первый взгляд, было тихо и пусто. Темно. Горели только бра в коридоре и у ванной. Я замер на пороге, прислушался, беззвучно разулся и наткнулся взглядом на туфли, которые сегодня были на Нелли.

Она здесь, а не с этим Севой. Ухмыльнулся, довольный, от уха до уха. А потом услышал слабый звук со стороны кухни.

Там тоже не было освещения. Темноту позднего вечера рассеивал сизо-желтоватый свет города. Элеонора стояла ко мне вполоборота, одной рукой опираясь на столешницу, на которой высилась открытая бутылка вина, рассеянно цедила напиток, глядя в окно. А я, абсолютно счастливый, вздохнул, улыбнулся: страхи не оправдались, она не успела снять это восхитительно развратное платье. И чулки. И пояс… И…

— А ты не торопился, — прозвучал ее тихий, но язвительный голос.

Я поперхнулся воздухом от возмущения. Не торопился? Да я гнал как сумасшедший, плевал на знаки, два раза даже на красный проехал, прекрасно понимал, что влетел на штрафы, и все потому, что опасался: ее либо не будет дома, либо она ляжет в постель до того, как приеду.

— Ну извини, дорогая, — ехидно протянул я, решив принять вызов. — Пару раз пришлось остановиться, чтобы потрахаться.

— Ну а чего еще от тебя ждать, — с нарочитой усталостью выдохнула Вишневецкая, так и не обернувшись ко мне, и подлила вина в бокал.

А мое терпение лопнуло, держаться подальше от этой язвы и не покарать ее — преступление.

Приблизившись, я отобрал у Элеоноры бокал и в несколько глотков осушил его, пристально глядя в глаза жены, в этом свете темные, с дьявольским, соблазнительным блеском в их глубине.

— Вот хам, — прищурилась она.

— Ведьма, — констатировал я и, поставив бокал на столешницу, рывком притянул эту невозможную женщину к себе, впился в ее губы жестким и жадным поцелуем, зарываясь пальцами в распущенные волосы, придерживая за затылок, дыша ею и упиваясь.

Люблю ее так остро, что умираю от боли, так, что выворачивает душу. И это… неодолимо.