Любовь как вредное пристрастие (СИ)

Чувак в восторг не пришел, но маршрут изменил.

Я просто посмотрю… Просто удостоверюсь, что она дома. Одна. И рядом никакого Севы Горина.

Я хренов маньяк и одержимый, да.

Свет горел только в большой комнате. Вероятно, Нелли сейчас читает или, забравшись с ногами на диван, слушая музыку, делает какие-то наброски в том здоровенном блокноте. Показалось, что в окне мелькнул ее силуэт, маня, тревожа неудовлетворенность… И меня озарило: я напишу ей.

Но что? «Привет», «Я тут под твоими окнами, бдю», «Спокойной ночи», «Повторим в следующую пятницу»? Полная херня! Всё это не то!

Усмехнувшись, пришел к выводу: слова иногда не нужны, достаточно просто отправить цифру. Со смыслом цифру. Интересно, как скоро она его разгадает?

В окошечке СМС я поставил 4. И отправил. Через долгих три минуты в ответ пришел знак вопроса. Эх, Элеонора Романовна, да вы недогадливы, но ничего, так даже интересней. Тихо рассмеявшись, я развернулся и зашагал к остановке. Вызову такси оттуда.

***

Смысл моих СМС до Нелли дошел в понедельник. Около десяти вечера я отправил ей глубокомысленные закорючки цифры 3 и долго ждал ответа. Усмешка таяла, я раздраженно тер переносицу, бросил взгляд в окно, подумав: если не ответит, поеду к ней, к черту все зароки.

«Очень впечатляет. А если я сменю замки?» — пришел ответ. Я рвано выдохнул, а потом ликующе улыбнулся.

Конечно, ты можешь сменить замки, малышка, но они разве нас остановят?

Во вторник к Вишневецкой полетела цифра 2. Ответ гласил: «О да! Уже начала подбирать наряд. Чулочки, корсетик. С надписями: «Мы в разводе! Забыл?»

Обожаю, люблю до перманентной эрекции и несварения эту занозу.

В среду отправил ей единицу. Элеонора написала: «Не старайся. Я буду занята в эту пятницу». Ночь не спал, весь четверг ходил адски злым и мрачным, Марго даже заявила, что половина отдела готовы уволиться, ибо им осточертели мои истерики. Бешеная ревность улеглась только около девяти, когда Нелли, не дожидаясь СМС со словом «Завтра» от меня, прислала ссылку на какую-то тусовку в своей галерее.

В пятницу намечалось открытие выставки репродукций Пикассо, что означало: соберутся телевидение, всякие шишки, спонсоры и меценаты ну и подсевшие на опиум искусства простые горожане. Согласно анонсу, перед всей этой расфуфыренной публикой выступит театральная студия. Актеры, видимо, как смогут кратко передадут зрителям идеи безумных полотен вернисажа.

Присланную ссылку я воспринял как приглашение. Будет ли на мероприятии моя мать? Даже если и будет, все равно. Намерен пойти, потому что внезапно обнаружил в себе бездну любви к Пикассо и театральным студиям.

В пятницу, в семь вечера, одетый в светлую классическую тройку, я с кислой миной разглядывал толпу, ломившуюся в залы на втором этаже. Надеялся, что в этом хаусе удастся не просто найти Нелли, но и сделать так, чтобы она меня заметила. В противном случае я очень разочаруюсь, возможно, до такой степени, что сотворю что-нибудь провокационное. К примеру, заявлю во всеуслышание, что Элеонора Вишневецкая развелась с собственным мужем, чтобы потом свободно спать с этим же мужем.

Но я мог не беспокоиться — она меня заметила. Брови красноречиво поползли вверх, губы на миг дрогнули в улыбке, а потом Нелли отвлекли.

Быстро догадался, что матери здесь нет, а вся организация этого Пикассовского балагана легла на плечи жены. Она не стояла на месте, то появляясь, то исчезая, что-то говорила на камеру, с кем-то позировала для фото, здоровалась за руку, улыбалась. А я скрежетал зубами, поедая взглядом хрупкую фигурку. Нелли сегодня превзошла саму себя, решив раздразнить максимально деловым нарядом: подчеркивающие стройные ноги черные брюки с завышенной талией, светло-фиолетовая блузка под горло, с длинными рукавами. Этакая невинная недотрога, которую оттолкнет малейший похотливый взгляд.

Что ж, Вишенка, если ты хотела раздразнить мое воображение да и меня всего, то это у тебя блестяще вышло.

Наконец гости уселись, кое-кто разместился у стен, погасли лампы, холодным люминесцентным светом оказалась залита лишь площадка в центре зала, застеленная белым квадратным полотном. Посредине стоял черный стул.

Присутствующие прекратили переговариваться и перешептываться, когда на полотно шагнули три укутанные в золотистые плащи фигуры. Вскоре актеры их сбросили и начался то ли танец, то ли пантомима, то ли еще какая вакханалия. Слов у действующих лиц не было, лишь движения, яркий монохромный грим и манипулирование предметами всех цветов радуги. Интерес к происходящему я потерял уже минуты через три, выцепил взглядом Нелли, которая закончила давать указания полноватой высокой девушке в черном, наверное, подчиненной, и осталась стоять у бюста какого-то художника у выхода из зала. Рядом никого не было.