Любовь как закладная жизни (СИ)

Боров не был фанатом воображения и всяких домыслов. Он предпочитал конкретику и реалии. Но сейчас, слушая ее сбивчивые оправдания, он, будто наяву, очень четко представлял себе все, о чем говорила Бусинка. И то, что она не говорила, потому что ни хера не смыслила в мозгах пьяных пацанов. А он смыслил.

Бля! Да он сам, что, о чем-то более возвышенном думал всю прошлую ночь? Потому и в намерениях тех сопляков не сомневался. Даже, если бы не в поезде, кто помешал бы им потом, по приезду, к его девочке подкатывать? Но и без этого, без того, что те могли бы вытворить в Киеве, ему хватало поводов, чтобы бушевать. И каждое торопливое, какое-то неуверенное слово Бусинки только добавляло силы его злости и ярости.

То, что кто-то полез ее целовать, то, что она ударилась, вынужденная сама защищаться и справляться с этим. И потом… Его девочка, его Бусинка одна в другом городе, на вокзале из-за каких-то пьяных недоумков! А эта гребанная Зоя Михайловна куда смотрела?! Где она была? Ведь знала же, что Агния еще ребенок…

Зажигалка хрустнула совсем, и по пальцам прошел холод от вытекших капель сниженного газа.

— Не сердитесь, Вячеслав Генрихович! — За его спиной Бусинка вскочила-таки с кресла и, кажется, подошла к нему.

Блин, она че, издевается? Реально решила, что это он на нее сейчас сердится? Он попытался, правда, попытался взять себя в руки. Только злоба клекотала в нем с такой силой, что задача казалась непомерно сложной.

«Урою, падлу», мысленно пообещал он себе, «все, что можно — переломаю».

— Я, действительно, поняла, что вы были правы. И не из-за того, как они в поезде себя вели. Еще до этого. Я и ехать уже не хотела, и вообще, очень жалела, что начала спорить с вами…

Совсем, как вчера, он вдруг почувствовал прикосновение ее ладони к своей руке сзади. Те же маленькие, тонкие пальчики, ладошка, которая просто утонула бы в его кулаке, позволь Вячеслав себе ее сжать.

И точно так, как вчера, ухнуло внутри так и не унявшееся желание. Только не злое уже, не обиженное. И не то, контролируемое и привычное. Иное, совсем не подчиняющееся его пониманию и воле. Такое, что пришлось зубы сжать до скрипу. Кажется, и сигарету уже до волокон фильтра разжевал. И поцеловать ее захотелось так, что аж нерв на виске задергал.

Все. Попал.

— Стоп. Все. Остановились.

Он не отскочил от нее, как сделал это вчера. Не заорал, требуя убраться. Просто обернулся, этим прерывая прикосновение, последствия которого пока не мог бы проконтролировать.

— Мы уже решили, что помирились, Бусинка. «Кто старое помянет…» — Стараясь сохранить как можно более невозмутимый вид, Боруцкий подмигнул ей и отошел к окну.

Вид. Блин.

Да он, наверное, вообще, сейчас на чудище какое-то смахивает. С такого бодуна, небритый, помятый весь. Прокуренный насквозь. Как это она еще не струхнула и не сбежала? Подошла, прикоснулась. И не противно, что ли? Ему самому было не особо в кайф. И в душ хотелось, и переодеться. И стопку. И чая крепкого, или хоть кофе, на крайняк. А тут девчонка, и не кривится.

И, почему, вообще, ночью не ушла?

— Да, Вячеслав Генрихович, — она с готовностью кивнула, кажется, успокоившись.

— А ты почему вчера домой не ушла? — озвучил он свой вопрос, наблюдая за пустым переулком и размышляя вовсе не об этом.

— Так, поздно было, Вячеслав Генрихович, почти два часа ночи. А мне как-то неудобно стало Вове звонить. А самой — страшно. И… — Девчонка как-то замялась. — И, просто.

Он повернулся, чтобы глянуть на нее и разобраться в том, о чем Агния думает, но она отвернулась от него.

Честно говоря, так и тянуло спросить про поцелуй. Вот, будто кто за язык тянул, как у любопытной бабы. И Боров усилием воли сдерживался. Но все же, пока не понял, чего же это она опускает такую деталь. В том, что ему самому это не привиделось, он был уверен. А она — что думает? Что, как тот пацан, о котором говорила только что — напился и полез приставать? По-детски не придала значения? Или еще чего, такое же «лестное». Или боится, что он…

— Вячеслав Генрихович? — Она позвала его, не поворачиваясь.

Так и стояла к нему спиной, разбирая пальцами длинные, спутавшиеся за ночь волосы, похоже, собираясь чего-то заплести.

— Что?

Надо отойти от окна.

Вон, совсем осип. Или это от криков прошлой ночью?

— Я, наверное, пойду домой, да? — она глянула на него мельком, искоса, через все эти волосы.

«Нет», хотелось ему сказать. И отпускать не хотелось. И, вообще… Но Боруцкий не собирался проигрывать сейчас, если сумел вытерпеть всю эту длинную, долбанную ночь.

— Наверное, еще и в консерваторию, хоть на вторую пару, успею, — продолжала говорить она. — У меня, конечно, разрешение на пропуски, на всю неделю, как и у всех, кто поехал. Но, раз уж я осталась…

— А когда ты вернуться должна была? — Вынув изо рта полностью измочаленную сигарету, Боров бросил ее в пепельницу.

Глянул на стол, где во всей этой «куче-мале» лежала пачка. Но новую не взял.

— В воскресенье, кажется. А что? — Агния совсем обернулась, перебросив свободно-заплетенную косу через плечо.