Любовь как закладная жизни

Однако, несмотря на это, Агния теперь старалась не пропустить ни звука.

И ощущала какую-то тягучую неловкость, от того, что вроде бы подглядывает за ним. И в то же время, такое счастье, что имеет вот этот кусочек времени с ним, какой-то общей «тайны», чего-то очень личного — что хотелось закружиться на месте, раскинув руки, и счастливо засмеяться.

Ему она этого не говорила. Да и вряд ли когда-то решится.

Смешно, конечно, но это казалось ей настолько запредельно-смущающим и неловким, но таким сладким ощущением. И мысль разделить его с Вячеславом Генриховичем заставляла ее заливаться краской. Даже сейчас.

Агния исподтишка скосила глаза на Боруцкого, боясь, чтобы он ничего не заметил. Да так и застыла, тайком любуясь. И в глубине души гордясь тем, что оказалась достаточно смелой, чтобы и при встрече коснуться губами его щеки. И даже смущенно глянула на него, дезориентированная резким и коротким, будто бы недовольным вздохом. Правда так ничего и не смогла понять по напряженному лицу, тем более что Вячеслав Генрихович как раз в этот момент моргнул, спрятав от нее свои глаза.

— Приехали, Бусинка. Сейчас будем тебя контрабандой в клуб протягивать, — заметил Вячеслав Генрихович, отвлекая Агнию от мыслей, — сам запретил, и все время разрешаю тебе нарушать этот запрет. — Он с кривой усмешкой покачал головой и вышел из машины.

Агния сидела на диване в кабинете Вячеслава Генриховича, ожидая, пока он вернется, и бессмысленно водила ладонью по обивке. Она не была здесь после той ночи, когда они мирились. Но в кабинете мало что поменялось. Разве что чище было и не накурено. Из зала доносились приглушенные ритмы музыки, смех и крики тех, кто пришел праздновать Новый год в клубе, но ей эти звуки не мешали. Она так и не придумала, чего хотела. Ей было безразлично, где встречать Новый год, честно. И ехать больше никуда не хотелось. Агнию и здесь все устраивало, к примеру. Главное, что Вячеслав Генрихович был рядом. Ну, или должен был вернуться сейчас, по крайней мере. Несмотря на весь кофе, что она выпила дома, Агнию начало клонить в сон, время приближалось к одиннадцати вечера, и организм привычно требовал отдыха. Правда, пока она относительно успешно боролась с этим желанием. Почти…

Очень хотелось на секундочку закрыть глаза. На совсем-совсем крохотную секундочку. Она только закроет их, и тут же откроет. Она вполне в состоянии не уснуть, тут нет никаких сомнений.

И Агния поддалась этому желанию. Подтянула ноги под себя, сбросив на пол туфли, устроилась щекой на мягком подлокотнике и прикрыла веки.

Она услышала, как открылись двери. Совсем скоро, наверное, спустя минуты две. Как в кабинет ворвались звуки из коридора, резанув куда более громкой музыкой. Как эта же дверь закрылась. Но не смогла открыть глаза, несмотря на всю свою недавнюю уверенность. Только немного поморщилась.

Слышала она и шаги Вячеслава Генриховича (точно его), приблизившиеся к дивану, где устроилась Агния. Она даже почувствовала, как он смотрит на нее, но и это ее не разбудило полностью.

На ум даже мат не шел. Вообще ничего.

Исправился, мать его так! Искупил вину. Охренеть, как хорошо справился.

Вздохнув, он плотно закрыл дверь за своей спиной и еще раз глянул на Агнию.

Эта девчонка его убивала. Он дышать спокойно не мог, глядя на нее. Особенно в этом долбанном платье. Вячеслав когда-то думал, что ее пижама — пытка для него? Это платье, пусть и совсем без кружев, шерстяное — было ничуть не лучше.

Оно подчеркивало все. Все. Совсем все. Ничего не показывало, но и ни хрена не скрывало. Оно так хорошо облегало грудь, талию и бедра его девочки, что у Вячеслава руки зудели от желания провести по этим изгибам, впечатать их в себя, ощутить своим телом. Увидеть без всякой дурацкой ткани. И простое такое платье. Черное. Пуговицы какие-то спереди. Но как же шикарно она в нем выглядела. И волосы. Волосы его Бусинки, все с тем же одурительным запахом.

Как давно он стал одержимым?

Давненько. И не похоже, чтоб это прошло, как Боров когда-то надеялся. Ладно, к черту. НЕ в этом сейчас дело. Несмотря на все свои мысли, он не пытался избежать ее. Блин, больше всего он хотел бы последний час сидеть со своей Бусинкой, а не тратить время на общение с людьми, с которыми был должен поддерживать хорошие отношения. Сейчас положение держалось не только на собственной силе и смекалке, но и на поддержке других группировок и кланов. Ты можешь быть авторитетом для них, и твое слово будет решающим, но и ты должен проявлять уважение к этим людям и ценить то, что они обеспечивают твердость твоей позиции. И эти самые люди его задержали. Особенно Косяч, которого Боров в принципе не желал бы видеть в радиусе трех километров от своей Бусинки. Федот когда-то не зря предупреждал друга — Косяч мог пойти на что угодно, чтобы изменить баланс сил. Сейчас Косяч был слабее Вячеслава, но только потому, что он имел на него рычаги влияния в виде контроля над сферой автобизнеса, которая составляла основу достатка Косяча. Он не пропустил бы шанса это изменить.