Любовь как закладная жизни

Он не ответил. Поднял ладонь и обхватил ее скрещенные запястья, с нажимом погладил холодные пальцы, пройдясь рукой вверх-вниз, словно согревал ее ладони. Но все молча, только тяжело глянул на Агнию через зеркало заднего вида, так, что ей даже стало немного страшно:

— Вячеслав? — неуверенно переспросила Агния, попытавшись отстраниться, чтобы заглянуть ему в глаза напрямую.

Но он не отпустил ее рук. Вместо этого развел их и без всякого объяснения методично закатил один рукав, вместе со свитером, а потом второй. Агния замерла, почему-то испугавшись. И настороженно следила за его действиями, но не решалась больше что-то спрашивать. Вот, будто он точно знал, где она сегодня была и что сделала. Хотя, откуда? А Боруцкий ругнулся, когда увидел маленькую точку прокола в правой локтевой впадинке и повернулся к Агнии всем телом, смотря совсем сурово:

— И какого хрена ты это сделала, объясни мне, Бусинка?

— Вячек? — она наклонилась между передними сиденьями, хоть он так и не отпустил ее рук. И ясно, что неудобно было малышке. А все равно полезла, лишь бы ему в глаза глянуть. — Ты сердишься?

У него в затылке застучало от интонации ее голоса. Точно там, где она всего секунду назад прижималась щекой.

Он сердился. Да. И бесился. До этого самого момента. Пока ее голос не услышал. Со всей этой настороженностью, страхом. И все, как отрезало. Как он мог дальше сердиться, если слышал страх? Если знал, чего его девочка сейчас боится?

Не оправдать, разочаровать, подвести… его.

Блин. Не успел толком ничего сказать, а уже наворотил.

Вячеслав тихо ругнулся и медленно втянул воздух через нос.

Он понимал, что слишком на нее давит. Ей всего шестнадцать, ну, семнадцать через три месяца стукнет, а он? Сходу налетел и ни одного послабления за эти две недели, ни одной минуты не дал, чтобы его девочка могла хоть продохнуть. Прессовал, опасаясь отступить хоть на сантиметр и что-то потерять, не углядеть. Просто, из рук выпустить боялся. И понимал вроде, что ей непросто при таком напряге, а сбросить обороты не выходило. Надо было дать ей хоть пару дней за это время, чтобы Бусинка посидела одна, обдумала все, как-то расслабилась. А он не выдерживал. Даже решая не ехать к ней, все равно срывался с места в последний момент. И ведь не потому, что пах прижимало. Зачастую, он приезжал, когда она уже спала, и иногда по несколько часов сидел на стуле в ее комнате, глядя, как малышка хмурит брови или улыбается во сне. Или курил на кухне. А потом все-таки шел и устраивался рядом с ней на этом долбанном старом диване. И остаток ночи пытался уснуть, все еще вскидываясь от каждого ее сонного вздоха. А ведь кайф ловил от этого. И продолжал приезжать и приучать себя к тому, как она спит рядом. Зачем, спрашивается?

А вот надо было. Надо.

И еще кучу всего «надо». Ему то позарез требовалось в эту же секунду точно узнать: ела ли она сегодня и что? И он «впадал в маразм» по словам Федота, привозя ей полные пакеты с едой из ресторана. Ведь видел же, как она на себя бабки зажимала. И сидел потом, следил, чтобы Бусинка это съедала. То срочно хотел выяснить: почему отказалась идти куда-то с однокурсниками своими, передумав в последнюю минуту, о чем ему Лысый докладывал. То чем она занималась, просидев весь этот вечер дома, когда про ресторан он больше разговор не заводил, стараясь перестраховаться, уберечь малышку. Хотя, наверное, стоило просто этот вопрос прояснить окончательно, чтобы убрать все непонятки. Может тогда она и деньги брать начнет, что Боров ей оставлял? Он-то видел, что за эти пару дней из стопки ни одна купюра не исчезла.

А теперь вот, кровь сдавать поперлась. О чем она думала только, кто б ему расталдычил? Зачем? У нее этой крови че, много, что ли? Лишняя есть?

— Вячек?

Бусинка совсем сжалась, он руками почувствовал, как она дернулась. Видно из-за его молчания извела себя еще какими-то придумками.

— Не сержусь, — шумно выдохнув, он прижался ртом к ее коже, целуя локтевую впадинку, где виднелся след укола. — Не сержусь я, Бусинка, — повернув ключ, он тронул машину с места, продолжая поглаживать ее руки, все еще обнимающие его шею. — Ты мне только объясни внятно, какого хрена ты кровь поперлась сдавать? Потому как я ни одной вразумительной причины не вижу, — Вячеслав все-таки не сумел до конца придушить раздражение в голосе.

— Так вышло, — малышка снова прижалась щекой к его затылку.

Блин, у него так выдержки не хватит. Бросит руль и примется ее целовать. Зря он двинулся с места.

— Как это — вышло? — сипло передернул он. — Шла мимо, решила зайти? — Вячеслав хмыкнул. — Я чего-то не помню, чтобы утром, жалуясь на нудность пар по итальянскому, ты упоминала, что собираешься кровь сдавать. Ты че, ради бабок на это пошла? — прищурившись, он глянул на нее через зеркало, понимая, что опять заводится.

— Нет! Вячеслав, я действительно не собиралась, и не думала. И деньги… Ну какие там деньги? Сомневаюсь, что так заработать можно, — она даже слабо улыбнулась, потерлась щекой об его шею. — Не сердись, пожалуйста.