— Момент их близости я видела лично в записи крупным, простите, планом, а то, что она сына ему родит, увидела в видении.
— Да не было у него никого! Все поклясться можем! — настаивала Девена.
— Это была случайная связь с одной из служанок.
Меня невольно передернуло.
— Боже! Как пошло! — поморщилась Тара.
— Такого брака Велес никогда не допустит, ясно же, да и не нужна она Олегу, это ж понятно, дочка! Ты мудрее будь! Прости его сейчас, он это оценит, я уверена!
— Чтоб, когда родит, пришла предъявлять папаше, а я на всю планету посмешищем стану? Нет уж, спасибо!
— Ну, родить еще надо суметь, — пропел Демитрий.
— Не смейте! Слышите, не смейте! Малыш ни в чем не виноват!
— А кто тебе запись-то показал? — опомнился Перун.
— Люций.
— Так ты у него все это время была? — Перун аж за голову схватился.
— Ну, все понятно! Значит, и девка от него. Небось, из кожи вон выпрыгивала, чтобы императора соблазнить, а то и опоила чем. Нельзя ее в живых оставлять. Нельзя, — заявил Демитрий.
— Да она у нас давно, мы приехали, она уже была. Хотя, да, он говорил, что у него везде свои люди, и в дворцовой охране есть даже.
— Ты Велесу сказала? — нахмурился Перун.
— Не до того было, — поморщилась я.
— Что он с тобой делал? — насупился Сомов и стал сканировать мою ауру.
— Он перенес меня на свой корабль за секунду до столкновения, как он сказал, но этого я не помню, я спала полгода. А в последние 2 месяца, что бодрствовала, был вполне мил и учтив, ждал.
— Чего? — не понял Демитрий.
— Когда полюблю.
— Охренеть!
Демитрий подошел и начал бессовестно меня обнюхивать.
— Да не прикасался он ко мне, говорю же, он ждал.
— Чего? — опять опешил Демитрий.
— Пока сама попрошу, проблемы ни с кем из вас ему не нужны. Был мил, учтив, хорошо кормил и даже одевал. Покупал косметику и украшения, читала книги, смотрела фильмы, вышивала бисером картины.
— А вот это плохо! — вздохнула Тара.
— Ты с каждым стежком ему энергию свою отдавала, он теперь что хочешь с тобой сделает с ее помощью.
— Почему он тебя отпустил? — насупился Перун.
— Меня мама забрала. Ты знал, что она в теле Жени живет?
— Да. Но не мог тебе сказать, она сама должна была, когда была бы готова. Это ее дело, понимаешь?
— Понимаю, — кивнула я.
Вошла Женя. Поклонилась присутствующим, не скрывая более своей истинной, божественной ауры и сущности. Какая же она у нее яркая, сильная, мощная. Аж глаза слепит, преобразилась женщина и внешне, кожа разгладилась, глаза и волосы блестят. Стать не та, что раньше. Залюбуешься. И папа-то на нее так влюблено смотрит, аж сердце радуется. Открытие, казалось, ничуть его не удивило.
— Здравы будьте, люди добрые.
— Здравствуй, Лелюшка, — Перун поспешил к сестре, крепко ее обнял. — Прости меня, душа моя! Прости, голубушка.
— Не за что мне тебя прощать, брат. Я благодарна тебе! От всей души говорю. Что род мой сохранил. Непоправимого свершить не дал. Ты поступил правильно. Ее почистить нужно как можно скорее.
Мать с тревогой смотрела на меня.
— Сейчас почистим к полночи ближе, где она была? Неужели там же, где и вы?
— Да, там же.
— Почему он ее отпустил?
— Отпустил он ее со словами «хочу лично видеть их рожи, когда ты сама ко мне уйдешь!» Ее нужно чистить! Срочно. Он к ней не прикасался действительно, но в первый день, как очнулась, избил, чтоб место свое знала. Она была в отчаянье, позвала меня. Первый раз за всю жизнь, я и услышала. Попросила Орлана отвезти.
— Погодите чистить, нужно память записать, — заявил Сомов.
— Избил, говоришь, не помню! — честно призналась я.
— Ты что тогда звала меня, помнишь? Лежала в пруду с разбитой головой, звала меня.
— Не помню!
— Стер память, когда целовал на прощание, — прошипела мать, — ну ничего, у меня посмотрите. Чистка памяти не коснется, давайте топите баню.
— Так стоплена, мы только что оттуда, — сказал Барма.
— Отлично! Зовите жрецов. Пойдем со мной, доченька, не бойся.
Меня отвели в баню, обмывали семью водами, хлестали вениками так, что думала, душа из тела вылетит. Мне стало плохо, голова кружилась, тошнило. Я просила, умоляла прекратить, меня не слушали. Хлестали лишь сильнее. Жрецы общины староверов, что жила в поселке, два здоровых мужика, один помоложе, другой постарше, все время что-то начитывали именем Велеса. Махали передо мной здоровенным кинжалом, и меня это бесило все больше, хотелось глаза им выцарапать, но меня держали крепкие руки Бармы и Любомира. И я лишь озлобленно рычала и выгибалась, бесят! Бесят!! Бесят!!! Наконец меня выволокли на улицу, повели к речке, трижды окунули в воду с головой, держа за волосы… потом зачем-то повели к шесту, стоявшему тут же на берегу. Привязали к нему за руки и ноги. Я ничего не понимала. Меня все бесило! Я рычала и визжала, как раненая волчица. Вперед вышел Перун.
— Прости, доченька, так надо!
Громовержец отвел глаза и поджег солому от факела, что держал в руках.
Глава 64
Олег Аверин.