Любовь Химеры 2 (СИ)

— Это ты меня еще не знаешь, Тарх вон и тот через восемь лет от меня драпанул во все лопатки.

— Ой, я тебя умоляю, что может смыслить в женщинах русалий выродок? Только и мечется от одной юбки к другой, как сосунок недоразвитый. А потом жалуется, что его бросают. Я ж тебя одну каждую ночь так любить буду, что с самого утра только и сможешь, что о следующей ночи мечтать. И ее ожиданием жить будешь.

Я, не обращая внимания на слова жениха, открыла рот и принялась ковыряться ногтями в зубах, вынимая застрявшие волокна мяса.

Люций таки не выдержал, скривился.

— Прекрати!

— Прости.

Я отпила из бокала брусничного сока и довольно звучно рыгнула.

— Извиняюсь. Еще один пункт — безопасность моих детей.

— Конечно, конечно. Лично обязуюсь не только не вредить, но и охранять их покой во веки веков. Все это будет прописано в договоре. Единственно, что еще будет с моей стороны, я хочу небольшой залог, чтоб быть уверенным, что ваши ничего не выкинут за этот год, пока ардонийцы долетят.

Меня бросило в жар.

— Хочу провести сутки с тобой вдвоем. Я не буду ни соблазнять, ни даже прикасаться к тебе, если не захочешь сама того, хочу просто побыть с тобой вдвоем, хочу, чтоб ты перестала меня бояться. Поедем к морю, если хочешь, возьмем детей, ты — Лизу, я — Ярика. Они подружатся, я уверен. Я не хочу, чтобы ты боялась меня и шла ко мне, как на казнь. Это неправильно. Я хочу, чтобы ты с нетерпением и предвкушением ждала того времени, когда мы будем вместе. Кстати актриса Вы, Доротея Владиславовна, скверная.

Люций усмехнулся, подошел ко мне. Снял очки и заколку с головы. Я забыла, как дышать, глядя в серые глаза-океаны.

— Хороши у Перуна дочки, ой, хороши, — прошептал он, проводя своим пальцем по моим губам.

Я наконец опомнилась и отшатнулась.

Нет, нельзя мне с ним на сутки, никак нельзя, прав Перун, и не замечу, как побегу, раздеваясь на ходу.

— И, кстати, чем скрытнее одежда, тем больше мне хочется увидеть, что там под ней скрыто, — усмехнулся он.

— Я не могу на сутки, — хрипло сказала я, — у меня ребенок на грудном вскармливании.

— Ну, тогда на ночь потанцевать — и не более, не округляем свои небесные глазки, ой, ужаса-то сколько, и это у дочери верховного жреца Марса.

До меня только сейчас дошло, что он говорит, и я вздрогнула.

— Откуда ты знаешь, кто такой Витаор?

— Я все знаю, детка, все и про всех, — улыбнулся Люций.

— Не выдавай его, пожалуйста, — я схватила мужчину за руку, — прошу.

— Одна ночь — и не только не трону. Планету ему верну. За род его отомщу. Всего лишь одна ночь и одно слово, детка.

Глава 21

Я выбежала из кабинета Люция, не помня себя, едва не сбив с ног охранника, ждущего меня, чтобы отвезти домой. Я не замечала никого, бежала и бежала. По лицу градом текли слезы, из горла вырывались рыдания. Что же делать? Что же делать?! Посоветоваться я не могу ни с кем, понятно, они скажут: нет. Но тогда погибнет Витаор. Последний из своего рода. Тогда останется без любимого мужа его милая жена Сандра. Без отца его чудесные дети, которые любят его, очень любят. А он — их, я видела, как сияли его глаза при взгляде на них: его глаза сияли счастьем.

— Пташечки мои любимые, — говорил он, обнимая их.

Я и подумать не могла, что он может быть таким. Со мной была только строгость, только обучение. Только муштра. Я не ребенок — воин. И, тем не менее, я любила его не меньше, чем Влада, Перуна или Демитрия. Это как пальцы на руке, какой ни отрежь, будет одинаково дико больно. И я сохраню все свои пальцы целыми, чего бы мне это ни стоило. Да, говорить не буду, а там выкручусь как-нибудь.

— Если слышишь меня, богородица Лада матушка, не оставь меня милостью своей. Помоги, защити милая. Убереги отцов моих, сердце мое меж ними разрывается. Душа моя от ужаса перед Люцием трепещет. Не устою ведь, милая, не устою. Слаба душа моя, ничтожна. Защити, милая, помоги, — рыдала я, обняв березу.

От ужаса бежала так быстро, что сама не заметила, как за городом оказалась, совсем рядом со своей деревней. Вот это скорость! Я и не знала, что так могу. Наверное, просто так плохо еще раньше не было никогда. Постояла, обнявшись с березой, как с мамой родной, выплакалась, полегчало, пришло успокоение и вера в то, что все будет хорошо. Подошла к речке, умылась прохладной водой, полежала на солнышке — разморило, уснула. Проснулась, Перун рядом лежит, в небо смотрит.

— Почему я так боюсь его, пап? Ведь вроде мужик и мужик. Не кусается, не кидается, даже нежным может быть, а меня трясет от него, как будто он меня сожрать заживо хочет.

— Я уже говорил, стелет он мягко, спать жестко. Ты чувствуешь его истинную сущность, ее и боишься, его тайных мыслей и желаний. Тех, что он никогда не озвучивает, но делает.

— И ты прав, я не могу ему сопротивляться. Я не устою, если однажды останусь с ним наедине… А он потребовал в залог, что не передумаем, ночь с ним вдвоем провести, потанцевать.

— Иди, не бойся, в эту ночь он тебя не тронет, ему нужно благовидное впечатление на нас всех произвести.

Но я понимала: тронет. Еще как тронет. Ведь в угол загнал, сволота.

— Который час? — спросила я, опомнившись.