Любовь колдуна

Переезд на дачу влетел Трапезникову в изрядную копеечку. Только чтобы довезти от Трубной площади до Сухаревской – за какие-то полторы версты[38] с небольшим! – извозчики теперь просили десять рублей, то есть поездка в Сокольники – почти восемь верст! – вышла бы совершенно разорительной. Однако этот извозчик оказался знакомым еще с прежних времен – согласился поехать за тридцать рублей. Ну и ломовик еще свое запросил…

Впрочем, Николай Александрович не жаловался. Судя по всему, был он человек довольно зажиточный благодаря своей профессии, которая называлась совершенно диковинно: психотерапевт-консультант.

– Помню, когда побывал я в молодые годы в Италии, – с улыбкой рассказывал Николай Александрович, – узнал, что существует там некая профессия, называемая консолатриче, а по-русски говоря – утешительница[39]. Занимаются этим делом обычно почтенные женщины, имеющие большой жизненный опыт. Они выслушают несчастного влюбленного, или покинутую жену, или ничтожного бедняка, или тяжелобольного – и воистину утешат этого человека разговорами о том, что в мире множество людей еще несчастней его, приведут тому кучу примеров, а потом раскинут карты, да так ловко, что впереди у этого человека непременно окажется счастье и удача, а также отличное здоровье. Добиваются отличных результатов, несмотря на то что всего-навсего слушают страдальца и утешают его. Вот и мою профессию можно к тому же свести: я тоже своего рода утешитель! За добрый, умный совет и утешение люди готовы заплатить немало. На гонорары и живем!

Переезд назначили на Лазареву субботу, 14 апреля (ныне ставшее 27-м), чтобы провести Вербное воскресенье на даче, да там и Пасху встретить. Николай Александрович невесело вспоминал, что всегда в этот день они с Лизой и Павлом ходили на Красную площадь и в Кремль, где устраивали крестный ход и народные гулянья, а теперь на Красной площади вечные толпы освобожденного пролетариата. А Кремль заперт и строго охраняется латышскими стрелками, потому что там живут Ленин, Свердлов и прочие красные вожди. Но еще хуже, что велено в среду Страстной недели устроить праздник Первого мая! Кощунство, истинное кощунство…

Гроза слушал вполуха – больше глазел по сторонам. Погода стояла чудесная, было очень тепло, кое-где на припеке даже трава зеленела.

С тех пор как снег растаял, новые власти начали выгонять «буржуев» на трудовую повинность (раза два и Трапезникову пришлось выходить!) и благодаря этому слегка привели улицы в порядок. Больших следов разрушений было не видно; развороченные взрывами и пушечными ядрами мостовые подзалатали, насыпав туда щебенку, а кое-где и замостив. Однако все равно у Москвы был вид потрепанный, словно бы испуганный – как, впрочем, и у прохожих. Все куда-то спешили, словно забыли, что по улицам можно ходить и неспешно, прогуливаясь. По сравнению с прошлым временем явно стало больше автомобилей и пацанвы самого чумазого вида. Мальчишки эти звались беспризорниками. Раньше они обитали все больше на Хитровке, а теперь расселились по всему городу, особенно много их угнездилось на окраинах, где они ночевали, а днем выходили в центр – добывать пропитание и развлекаться, задирая прохожих.

Когда пролетка остановилась, пропуская грузовики, Гроза увидел, как чумазый до неразличимости черт лица беспризорник швырнул дохлую кошку в идущую по улице женщину в трауре. Она истошно завопила и метнулась за помощью к двум солдатам, курившим поблизости. Те, впрочем, только расхохотались и отвернулись, дружески помахав беспризорнику и посоветовав ему и впредь «крушить буржуев». Женщина, плача, убежала со всех ног, видимо, испугавшись, что беспризорник немедленно начнет воплощать в жизнь этот совет.

Мальчишка прокричал ей вслед отвратительное ругательство и сделал неприличный жест Павлу и Грозе, которые таращились на него из пролетки. Гроза ощутил неодолимое желание «бросить огонь» в этого пакостника, однако Лиза, которая сразу угадала его намерение по напряженному взгляду и словно бы заострившемуся от злости лицу, схватила его за руку, да и Трапезников строго покачал головой, как бы говоря: «Нельзя».

Он вообще строго-настрого запретил Грозе «бросать огонь» до тех пор, пока он не научится делать это без ущерба для своего здоровья. Собственно, этим обучением Гроза и был занят то время, которое прожил в квартире на Солянке. Николай Александрович не уставал втолковывать Грозе и Павлу, что они должны вступать в телепатическую связь или применять гипноз только в состоянии хорошего физического самочувствия и полного эмоционального спокойствия. То есть следовало прежде всего научиться владеть собой, своей яростью, злобой, ненавистью.