Любовь, Конец Света и глупости всякие

«Дались тебе эти души», — хмыкнул Ларик, набив рот лапшой и, прожевав, вслух добавил:

— Да никак, черт возьми. Ни один разумный человек не верит в реинкарнацию и прочую мистику, которой не существует. А все, что очевидцы клинической смерти описывают, или сеансы медиумов — это игры разума. Других свидетельств существования души нет. Людям просто мерещится, то ли с дури, то ли спьяну, а иногда от лекарств. Вот тебе дать галлюциноген какой-нибудь — и вообразишь запросто, что ты дракон, например…

— Хотела бы я такой себя вообразить, — она развела руки в стороны, словно демонстрируя, как летает дракон. — Выходит, по-твоему, если один человек видит то, чего другие не видят, значит, это галлюники у него?

— Безусловно. Если все, кроме одного, не видят чего-либо, значит, этого объективно не существует! Вот ты видишь тут каких-нибудь призраков?

— Не вижу, — строго взглянула она на него. Черт, задел за живое.

— Я тоже не вижу, Танька, прости, но если мы спросим об этом присутствующих, девяносто девять процентов, а может быть, сто скажут «нет». Вот тебе объективность. Нету призраков, так же как нету бога, дьявола или, к примеру, живых гномов. Ну, если не считать лилипутов, — он снова попытался обернуть все в шутку, но она не улыбалась.

— Кстати, о гномах, — продолжила Танька на полном серьезе. — Я видела одного, выглядел как живой, хоть и был, конечно, керамической статуэткой. Но ведь в глазах ребенка он может быть живым существом. И неизвестно, кто из нас больше прав — я или тот ребенок, который не отягощен Здравым Смыслом и потому видит мир таким, как он есть.

Про детей Ларик знал все — сам был отцом двух маленьких девочек, так что аргумент она привела неубедительный.

— Детский разум устроен иначе. Играя, они видят то, чего нет.

— А взрослые не видят то, что есть. Сплошь и рядом.

— Если ты о концентрации внимания, то это тема отдельного разговора.

— Я не об этом. Представь ради аргумента, что большинство людей воспринимают краски не в полном спектре, а как дальтоники, и только редкие индивидуумы обладают нормальным зрением. Или радиоволны, к примеру, — мы их не видим вообще. Какие-то звуки собаки или дельфины слышат, а люди — нет.

— Все, о чем ты говоришь, можно измерить приборами. Радиоволны ловит радиоприемник. А душу кто-нибудь приборами измерял? Ловил? Душеприемником, ха-ха!

— Мы с тобой, может, и не ловили. Но это вовсе не значит, что кто-то другой не ловил. Инопланетяне, допустим. Да, кстати, точно — инопланетяне ловили души, — сказала Танька с таким видом, будто выудила из глубин памяти общеизвестный факт.

Ларику оставалось только глаза закатить.

— Инопланетяне еще теперь! Ку-ку, Танька! Нет никаких инопланетян, кто их видел? Одни безумцы. И ты, Брут.

— Брут… — повторила она, потерла виски, словно еще что-то несуразное припоминала. — Инопланетяне с планеты Брут, ты про них тоже слышал?

Он вздохнул, отодвинул тарелку, снова взял Танькину руку в свою.

— По-моему, тебе надо отдохнуть. Как следует. Расслабиться, сходить в сауну, полежать, массажик там… А? Может, еще раз попробуем? Я в форме сегодня…

***

Мир побледнел.

— Что это случилось с драконом? — в ужасе спросил один из гномов.

Все уставились на огромного зверя. Он по-прежнему оставался змеем, но головы плакали, как два крокодила, пополняя водоем. Дракон больше не выглядел прекрасным магическим существом, которым любой гном мог гордиться с чувством владельца дорогого ретроавтомобиля. Странным образом красно-зеленый двуглавый змей сделался вдруг безобразным, кошмарным монстром, чудищем, на лбах которого не хватало цифры 666.

— А что случилось с миром? — спросил гном Вася.

Вместо ответа он услышал тяжелый всплеск, будто в озеро драконьих слез свалилось с неба что-то громадное, и тотчас раздался отчаянный крик: «Помоги-и-ите! Спаси-и-ите! Я не умею пла-авать!»

Вася узнал голос. Это был Еремеич, который после парада напился раньше всех, а потом исчез; гномы думали — спать пошел, как же он вдруг с неба свалился? Еле двигая ногами, Вася подошел ближе: у воды на коленях согнулась большая фигура, тряся за плечи вторую, что головой лежала на берегу, а ногами в озере, посреди которого беспомощно барахтался Еремеич. В первой фигуре Вася успел распознать свою хозяйку — и страдальчески протянул руки в сторону тонущего соплеменника.

— Варвара, спаси его!

Она распрямилась, шагнула в сторону Еремеича — вода была ей по пояс. Протянула руку и, дернув утопающего за шевелюру, броском отправила его на берег. Еремеич, ступив на твердую почву, закрыл рот ладонями, будто сдерживал рвотный спазм, и помчался в кусты, но на полдороге замер — одной ногой в воздухе, носком другой — на земле, его подвижное тело застыло керамической болванкой.

«Ой, что ж это делается? — хотел выкрикнуть Вася, но осилил лишь «Ой».

Никто ему не ответил — два Бога и каланча в драконе уже в шесть ручьев лили слезы, Варвара трясла бездыханную женщину, а гномы словно играли в игру со словами «море волнуется — три, морская фигура, замри!»