Любовь крестоносца

— Гилмор! Вставай! Поднимай остальных! — послышался хриплый рев снизу, в ответ раздались кряхтенье и возмущенные стоны.

— Я хочу спать! Отстань!

— Вставай, свинья, мы должны быть в прецептории к утренней молитве! Нам головы не сносить, если опоздаем!

— Так прецептор тут, чего нам беспокоиться? - хмыкнул чей-то голос.

- А его нигде нет, наверно, уже уехал

Заговорщики замерли, напряженно прислушиваясь к звукам из нижнего зала. Наконец стуки и скрипы переместились во двор. Сотрясая воздух проклятиями и бранью, рыцари разбудили конюхов и взобрались на своих лошадей.

— Все, уехали, — с облегчением констатировала Меган. Подруги осторожно прокрались к выходу и засеменили по крутой лестнице. В открытом проеме они увидели мерзкую картину покинутой оргии. Поваленные скамьи, стол, растерзанный так, будто по нему гуляли свиньи, больше десятка растрепанных полуобнаженных женщин, спящих в различных позах на соломенных тюфяках, разбросанных по всему залу.

— Бери ее одежду, — прошептала Радмила англичанке и сама взяла одно из платьев, лежащих возле спящих деревенских красоток, заранее проверив, не разорвано ли оно. В коричневом домотканом блио молодая женщина сразу стала похожа на славянку, вышедшую из своей избы на подворье. Даже глаза ее, казалось, стали больше, а лицо совсем округлилось.

— Ты и вправду дочь Руси, — улыбнулась Мегги.

— Что поделаешь, — смутилась Радмила, — ладно, нам уходить нужно, времени совсем нет. Свяжем вон тех двух, и оттащим их в чулан.

Беглянки ловко связали за спиной пухлые руки пьяных девушек, а во рты сунули приготовленные заранее кляпы. Девушки проснулись и стали испуганно крутить глазами, но было уже поздно, - их как мешки с зерном поволокли в смежную комнату. Без помощи Гуго справиться с этим было бы трудно — тамплиеры не любили худых.

— О, нашего полку прибыло, — развязный голос настиг Радмилу и Меган, когда они уже прикрывали тяжелую дверь.

— А то как же, — сразу же придумала ответ Меган, — мы были наверху, когда вы тут забавлялись. Ублажали графа и прецептора. Да, кстати! Не пора ли нам, девочки, убираться отсюда, пока целы?

— Что-то платье на тебе, дорогая, больно похоже на платье нашей Дрины. А она сама где?

— Протри свои залитые глаза! — быстро нашлась Меган, — придумала тоже, мое платье спутала с одеждой какой-то Дрины… я сама его и шила, и вышивала! А твоя Дрина с подругой развлекается наверху с Армелем и Норисом. По второму кругу они пошли…. Хочешь, они и тебя возьмут в свою компанию?

— Э нет, с меня хватит, — махнула рукой женщина, — этот негодяй Норис так и норовит вцепиться своими зубами или ущипнуть так, что синяки да ссадины. Храмовник ничего, но я его боюсь почему-то!

— Ну, тогда не будем дожидаться, пока нас снова затащат наверх! Этот храмовник вообще рехнулся! Что вытворяет, еще покалечит! — изобразила на своем лице ужас Меган.

— Правильно, возьмем только Уну, и айда! Уна! Где ты?

— Тут я, — послышался пьяный сонный голос.

— Ну что ты, Гуго? — Радмила повернулась к пожилому письмоводителю.

— Ключ на месте! — шепотом сказал тот и улыбнулся, но его лицо сейчас же приняло серьезное выражение, — пожалуй, я пойду вперед, и буду ждать вас на развилке в лесу, там, где сходятся три дороги.

— А мы потихоньку выскользнем из замка, с этими женщинами, — тоже прошептала Меган, а потом повысила голос — стражники выпустят нас, я в этом не сомневаюсь, они подумают, - раз храмовники уехали, значит, шлюхи сделали свое дело.

— Это верно, — пробормотала Уна, пытаясь привести в порядок свою взлохмаченную прическу, — эта публика не любит, когда солнце освещает их распутство!

Поддерживая друг друга, женщины спустились во двор и застучали деревянными башмаками по мокрым булыжникам мостовой. Гуго уже был далеко впереди. Небольшой переполох, связанный с отбытием потаскушек, позволил ему пройти через стражу незамеченным. Выйдя за ворота, Радмила оглянулась на верхние окна спальни, где беспробудным сном спали Армель и Норис.

— Какой-то монах спрашивает вас, милорд! — сказал Отто Ульриху и указал на раскинутый у стен замка шатер.

Склонившись, Ульрих вошел в шатер и встал у входа. Невысокий мужчина средних лет в монашеской рясе поправлял складки на своем длинном одеянии. Молодой, худощавый, с узким лицом и злобными глазами, он ничем не напоминал служителя церкви. Увидев Ульриха, он поклонился и, представившись, вежливо сказал:

- Милорд барон, Норис Осборн, граф Дорсета, шлет вам наилучшие пожелания. Он поручил мне вручить вам это письмо. А на словах просил передать, как только вы прочтете это письмо от баронессы Уорвик, встаньте напротив квадратной башни. Ваша жена выйдет на стену и сделает важное заявление, - и передал небольшой свиток.

— Вообще-то этого не может быть, — немец все медлил с чтением, — она не пишет по-английски.

— Правильно, — подтвердил Бруно, — думаю, это какая — то провокация.

— Все-таки надо прочесть, — подошел к другу Георг и, взяв из рук Ульриха свиток, повертел его в руках.

— Я сам, — отрезал немец и развернул пергамент.

Остроконечные буквы заплясали перед глазами: