Любовь Лафайета

— Но папа, к чему такая спешка? — Лафайет вовсе не обрадовался. — Я ещё не был в своём полку, и как отнесутся офицеры, которые много старше меня, имеют опыт и заслуги, но ниже чином…

— Дорогой мой! — Д’Айен остановился и опёрся обеими руками на трость с золотым набалдашником, чтобы подчеркнуть серьёзность своих слов. — Никто не мешает тебе проявить качества, достойные твоего нынешнего звания, но такова жизнь: стать кем-то и потом назваться им гораздо сложнее, чем назваться и потом стать. Опыт и заслуги — дело наживное. Вспомни сказку о Золушке: добродетель может всю жизнь просидеть в золе у очага, если кто-нибудь вовремя не подсадит её в золочёную карету. Считай, что я — твоя фея-крёстная.

И д’Айен пошёл дальше вальяжной походкой человека, знающего себе цену.

Жильбер ещё никогда не бывал в Малом Трианоне, который король начал строить для одной фаворитки — маркизы де Помпадур, а подарил уже другой — графине Дюбарри. Замок был квадратной формы и имел четыре фасада, каждый в пять окон, разделённых коринфскими пилястрами. Вестибюль напоминал собой внутренний двор; большая лестница вела на второй этаж. Парадные комнаты, где уже прохаживались придворные, собираясь небольшими группками, чтобы посудачить, были украшены скульптурными натюрмортами и живописными аллегориями времён года; на видном месте висел портрет госпожи Дюбарри в виде Флоры.

Королю было шестьдесят четыре года, из Людовика Возлюбленного он уже давно превратился в Людовика Недолюбливаемого. Шесть лет назад он лишился и жены, и верной подруги, однако быстро утешился в объятиях новой прелестницы вдвое моложе себя. Его младшая дочь Мадам Луиза ушла в монастырь, чтобы замаливать грехи отца.

Рассматривая портрет фаворитки, Жильбер подумал о графе Дюбарри, который согласился за ежегодную пенсию в пять тысяч ливров жениться на бывшей любовнице своего брата, чтобы та могла быть представлена ко двору и поселиться вот в этом замке, превратив кабинет короля в свою спальню. На следующий же день после свадьбы граф навсегда уехал в Лангедок. Дворянин торгует своей честью! И ведь наверняка ему многие завидовали…

Лафайет принял свой обычный непроницаемый вид, который позволял ему наблюдать и слушать, не побуждая других завязать с ним разговор. В свои шестнадцать лет он годился во внуки, а то и в правнуки большинству присутствующих — разряженных, как павлины, набелённых и нарумяненных стариков и старух с приклеенными мушками и в завитых париках. Водворение молодой фаворитки стало победой партии маршала де Ришелье, которому уже перевалило за восемьдесят и который служил ещё Людовику XIV — прадеду короля. Королевские внуки, в особенности дофин и его юная супруга, не выносили госпожу Дю-барри, однако их партия проиграла войну, и брат дофина граф Прованский был вынужден жениться на некрасивой принцессе из Пьемонта, которую ему сосватали через посредство фаворитки. «Что было бы, если бы глава побеждённой партии граф де Шуазель остался у руля?» — подумал про себя Жильбер. А впрочем, многое ли изменилось? Как говорит Вольтер, правительство тем лучше, чем меньше в нём бесполезных людей, — то есть великий философ даже не допускает мысли о том, что каждый член правительства может быть полезен. Но как же тяжело должно быть дельному человеку среди всех этих паразитов?..

Вошёл король — когда-то красивый мужчина, а ныне располневший, обрюзгший и выглядящий вовсе не величественно. Пройдя мимо дам и кавалеров, выстроившихся в два ряда и склонявшихся перед ним в поклоне, он обменялся кое с кем парой слов и перебросился парой шуток с д’Айеном, сыном своего доброго друга: маршал де Ноайль начинал военную карьеру королевским адъютантом в битве при Фонтенуа и командовал охраной в тот злосчастный вечер, когда Дамьен пырнул Людовика XV ножом, а кроме того, у них была общая страсть к ботанике. Затем король проследовал в столовую и занял своё место напротив госпожи Дюбарри. Стоя у стены среди других придворных, Жильбер исподволь разглядывал графиню, отметив искусно наложенные румяна, со вкусом подобранные украшения и продуманный наряд, однако всё это следовало поставить в заслугу горничным и камердинеру. Невыразительные глазки под яркими полукружиями бровей, наметившийся двойной подбородок, округлые плечи под газовой косынкой — очень скоро эта дама начнёт полнеть, но не по королевской милости… Наверняка она не ограничивается лёгким непродолжительным ужином в обществе его величества. Вот и сегодня трапеза завершилась быстро: у короля не было аппетита. Бросив на стол салфетку, поданную ему обер-камергером, старик поднялся и вдруг, пошатнувшись, рухнул навзничь.