Любовь... Любовь?

И есть у меня кое-что получше любой девчонки — хорошая штучка, почти человек. Только одета она в хромированную сталь вместо нейлона, а вместо губной помады у нее — черная эмаль. Хорошая штучка — надежная. Если смотреть за ней как следует, никогда не подведет, чего не скажешь про многих женщин. Каждую субботу после полудня я проверяю ее и протираю. Лучшего времяпрепровождения в субботу и не придумаешь, только я да моя машина — и никаких тебе проблем. Дайте мне побыть с ней вдвоем, ничего мне больше не нужно.

Сейчас лето, суббота, ярко светит жаркое солнце. Я стою на коленях на заднем дворе у мамаши Бейнз, а у стенки на подставке стоит мой мотоцикл, как вдруг сверху на меня падает тень. Подымаю глаза, вижу — прямо передо мной торчит Зельма.

— Привет, Гарри!—говорит она и смотрит на меня этими своими тусклыми, цвета хаки, глазами, в которых я еще ни paзу не видел никакого выражения. О чем она думает? Или не думает вообще ни о чем, что, как мне кажется, и есть ее обычное состояние.

— А, привет. — Я отворачиваюсь от нее и снова принимаюсь за работу: подкручиваю шпиндель на переднем колесе гаечным ключом.

— Что, очень занят? — спрашивает тогда она.

Я изо всех сил стараюсь изобразить великую занятость, надеясь, что она поймет и оставит меня одного.

— Дел с машиной всегда хватает, если смотреть за ней как следует, — говорю я.

Но она все равно не отходит, хоть я и ответил ей коротко и сухо. Куда там: она вдруг плюхается на колени

384

позади меня и, стараясь уместиться на свободном кусочно мата, придвигается так близко ко мне, что утыкается своим пышным бюстом прямо мне в плечо, точно накрывает его большой мягкой подушкой.

— А что же ты с ним делаешь? — спрашивает она.

— М-м, — изрекаю я, приготавливаясь к тому, что придется отвечать на кучу дурацких вопросов, — проверяю переднее колесо. Ни к чему это будет, если оно вдруг начнет вихлять на ходу, понимаешь?

— Вот ведь какой ты умный — столько всего знаешь про мотоциклы, — говорит она, и у меня вдруг мелькает мысль: уж не подлизывается ли она ко мне. Только нет: слишком она для этого глупа.

— Ну, не знаю. Когда у тебя уже есть машина, хочешь не хочешь, понемножку начинаешь кумекать в ней.

Она вся как затрясется и этим своим пышным бюстом как заелозит по моему плечу. Сама не знает, что делает. Ну и здорова же она — под стать иному верзиле. Кое-кого из моих знакомых ребят это наверняка навело бы на разные мысли. Но только не меня. На меня это никак не действует — разве только стесняет. Я как раз надел новую пару туфель, и левую ногу у меня точно иголками колет. Но я и шевельнуться не могу из-за этой Зельмы, а то мы с ней оба грохнемся.

Она еще раз потряслась и вдруг встала, так что я чуть кувырком не полетел. А когда я выпрямился, то первым делом вытянул ногу и пошевелил пальцами в туфле.

— Мы тут вот о чем подумали, — говорит Зельма,— не одолжишь ли ты нам свой транзистор. Мама хочет поехать на пикник, а отец непременно хочет слушать матч по радио.

Это дело серьезное. Тут надо ухо держать востро.

— Ну, м-м-м, не знаю...—Я поднимаюсь на ноги, вытираю шею носовым платком, а сам усиленно думаю, какой бы изобрести предлог, чтобы сказать «нет». Я всегда очень бережно отношусь к своим вещам.

— О, мы будем с ним очень осторожны, — говорит Зельма. — Все дело в отце — он уперся насчет этого своего крикета, а мама не хочет ехать без него.

Я знаю старика Бейнза и его любовь к спорту. Это единственное, где мамаша Бейнз не властна над ним.

Зельма видит, что мне вовсе не нравится идея насчет транзистора, и говорит:

385

— А почему бы тебе не поехать с нами? Тогда ты бы сам смотрел за своим транзистором! Мы поедем в Колыбельный лес. Там сегодня будет чудо как хорошо.

Да знаю я, что там будет хорошо. Я сам думал махануть в ту сторону, когда налажу мотоцикл. Но такая поездка вовсе меня не устраивает. Живу я у Бейнзов недавно и все это время старался не слишком сближаться с ними. Когда ты с людьми на короткой ноге, рано или поздно начинаются неприятности. Я думаю, мир был бы куда лучше, если б каждый знал только себя и занимался своим делом.

Но я вижу, у Зельмы появилось такое выражение, как у ребенка, которому хочется в зоопарк.

— Понимаешь, у меня было совсем другое на уме, — говорю я, все еще пытаясь как-нибудь отвязаться от нее. — Я хотел почистить мотоцикл.

— Почистить! — говорит она. — Да он же совсем чистый. Посмотри, как он сверкает!

— Это только с виду, — говорю я. — А на самом деле на нем уйма грязи — только в таких местах, где не видно.

— Но ведь его можно и потом почистить, правда? Неужели упускать такую чудную погоду?

Я вовсе не собирался ее упускать, у меня была задумана премилая поездочка. Но эта девчонка загнала меня в угол. Вот так оно и бывает: пришпилят тебя и не выберешься. Я уже представляю себе, как обидится мамаша Бейнз, если я не одолжу им транзистора, а я вовсе не хочу, чтобы она обижалась. Пойдут неприятности. А я люблю тихую жизнь. И потому сдаюсь.

— Ну ладно, так и быть, поеду. Когда же вы трогаетесь в путь?

Лицо у Зельмы засветилось, точно елка зажглась.