Шокированная и ожившая вернулась домой. Исчезло напряжение в теле, которое носила годами после предательства возлюбленного. Суровое выражение лица сменила легкая улыбка. Ледяная корочка, которая покрывала сердце столько лет, растаяла.
Малефисента листала книгу воспоминаний: пляж, падающие звезды, искры костра в черном небе, разговоры вполголоса. «Сидеть бы с тобой на этом песке вечность», – от непрошенной мысли крылья тотчас подняли ее вверх. Фея рассердилась, стараясь опуститься на землю.
– Ты мой воздух, – шепнул ветер. Она закрыла глаза и улыбнулась.
Две недели они не держались за руки и не смотрели в одну сторону. Четырнадцать долгих дней далеко друг от друга. В крови начало распадаться счастье… Гормональное похмелье. Осколки дофамина, серотонина и окситоцина царапали вены изнутри, вызывая неясный дискомфорт.
Малефисента успела забыть, как это: хотеть танцевать, петь, доверять.
Она была спокойна до. Смотрела на всех прохладным взглядом, чуть свысока, чувствовала себя неуязвимой.
Пока не полюбила.
Запечатала конверт. Вышла на балкон. Вытянула руку в синеву ночи. Почтовая сова бесшумно села на запястье, зацепилась коготками.
– Отнеси моему старому другу – профессору Д. В Хогвартс, – подмигнула и попыталась взмахнуть потяжелевшей вмиг рукой, подгоняя птицу. – Быстрее, пока я не передумала.
Получив ответ, сожгла после прочтения. Убедилась, что в доме одна. Набрала номер:
– Алло. Швейцарский банк? Я хочу сдать на хранение что-то очень ценное… Да. Лет на сто. Вылетаю.
Через пару дней Малефисенту как подменили: ясный взгляд, спокойствие, легкая холодность интонаций, достоинство, сила… и тишина в груди.
Ее сердце вместе с любовью, положенной под высокий процент, теперь билось в банковской ячейке в Цюрихе.
Тринадцать семейных историй
Сегодня случилась очередная проверка. На вшивость.
Муж восторженным голосом сообщил, что к нам едет… нет, не ревизор. Друг. В гости. На несколько дней. И да – с ночевкой.
– Ты как, не против? – спрашивает меня.
– Против.
– Ну пожалуйста!
– Нет.
– Я тогда напишу, что ты не согласилась.
Вот и поговорили. Мне негде человека уложить, самой места мало. Без ночевок – приму, иначе – нет.
Смотрю на мужа своего, закручинился совсем.
– Грустишь?
– Нет. Но я это запомню.
Вот так раз. Сижу, думаю, чем мне грозит отказ.
– Будешь мне теперь мстить?
– Нет, просто поведение скорректирую.
– Как это? Мне уже начинать бояться?
Молчит.
Искали консенсус, не нашли.
Быть честной всегда трудно. Особенно когда этой честности только учишься. И себя не хочется предавать, и смотришь: не понравилась супругу твоя точка зрения. Сильно не понравилась. И тут же сомнения: «Может, лучше согласиться? Мало ли, вдруг на отношениях плохо скажется. Так хорошо жили, что начинается?» Ну и любимое: «Все пропало».
Сказала, что думаю, а он:
– Не надо над собой ничего делать. Ты уже решила.
Спасибо за это.
Проверку прошли. Оба.
Вчера, когда дочь уснула, мы с мужем вели необычные беседы.
– Что будет, когда я напишу книгу? Как к ней отнесешься? Особенно к тому, что было до тебя.
– Разведемся, да и все, – сразу ответил он.
– Да. Я тоже так думаю.
– ?
– А может, и читать ее не будешь?
– Отстань. Будешь про меня плохое писать?
– Нет, я вообще планировала не освещать отношения… Точнее, наши отношения… Ладно, прочитаешь, когда я умру.
– Хм.
– Мы же можем говорить откровенно друг с другом? Или я должна причесывать и фильтровать?
– Нет. Говори.
И мы говорили.
Может быть, для кого-то в этом нет ничего особенного, но знаете, я вижу здесь столько красоты. Просто пить чай в третий день зимы и говорить так, как есть.