Любовь моя безгрешна

Сестры подрастали, и обе были по-детски влюблены в своего доброго и веселого учителя. Любовь же Жуковского к Маше крепла, но он до поры скрывал это чувство, справедливо полагая, что Екатерина Афанасьевна станет трудно преодолимой преградой его счастью. Складывалась странная, но весьма знакомая по романам сентиментализма ситуация: юная ученица влюбляется в своего учителя, бедного и незнатного. Кто возьмется определить, что здесь первично, а что - вторично? То ли Маша полюбила талантливого и доброго учителя Жуковского, а потом в литературе нашла подобные примеры, подтверждающие ее "естественное право" выбирать по сердцу, а не по положению, то ли, прочитав Руссо, невольно "спроецировала" литературный сюжет на собственные чувства?

А тем временем Жуковский не только с огромным удовольствием учительствует и всё больше убеждается в том, что преподавание - дело его жизни, но и становится редактором "Вестника Европы", т.к. редактировавший его ранее Карамзин полностью переключился на работу над "Историей государства Российского". (Отмечу в скобках любопытную деталь: Карамзин и Жуковский были свойственниками, т.е. Карамзин в первом браке был женат на младшей сестре мужа Екатерины Афанасьевны Протасовой; первая жена историографа скончалась совсем молодой, оставив грудную дочь Софью, а второй раз Карамзин женился на единокровной "незаконнорожденной" сестре Петра Андреевича Вяземского - Екатерине Колывановой.) В 1808 г. Жуковский публикует в "Вестнике Европы" свободный перевод Бюргеровой "Леноры", назвав свою балладу "Людмила". И без того популярный к тому времени поэт становится по-настоящему знаменитым, положив начало так называемому "мрачному романтизму" в русской литературе. Три года он хранит в тайниках своей души глубокую любовь к юной ученице (а Маше уже 15 лет), счастливый уже ее восторженной привязанностью, ее искренним смехом, ее сияющими благодарностью глазами, всё еще не решаясь открыть сердце матери своей избранницы, да и ей самой тоже. Однако конфликт "Людмилы" - недосягаемость любви земной и возможность любви "за могилой" - подсказывает, что интуитивно поэт как бы предчувствует свою собственную судьбу: слова о предложении руки и сердца еще не произнесены, но результат их уже как будто известен. И действительно, когда наконец в 1808 г. Жуковский посватался к Маше, то Екатерина Афанасьевна ответила решительным отказом. Поначалу ей это чувство казалось всего лишь "минутным увлечением", не более чем данью моде на романтизм. Иронизируя, она писала своей старшей сестре: "Тут Василий Андреевич сделался поэтом, уже несколько известным в свете. Надобно было ему влюбиться, чтобы было кого воспевать в своих стихотворениях. Жребий пал на мою бедную Машу".

Жуковский тяжело переживал этот первый отказ, но отнюдь не отчаивался: во-первых, Маша, безусловно, отвечала ему взаимностью, а во-вторых, она была еще так молода, впереди еще, казалось, столько времени; они оба надеялись, что Екатерина Афанасьевна, по размышлении здравом, убедившись в их преданной и возвышенной любви и желая - вне всякого сомнения подлинного счастья своей дочери, изменит свое решение и в конце концов согласится отдать Машу за Жуковского. Тот же пока оставался в доме учителем, обещая своей сестре относиться к Маше "по-братски".

Дела всё чаще звали Жуковского в Москву и Петербург, всё реже появлялся он в своем двухэтажном домике в Белёве. В эти годы Жуковский напряженно размышлял о своем будущем: какое поприще избрать, на чем остановить свой выбор, где он сможет принести большую пользу Отечеству: литература или педагогика? Вокруг него постепенно собирался круг литераторов: те, с которыми он учился еще в Благородном пансионе - Алексей Мерзляков, Александр Воейков, Дмитрий Дашков, и те, с кем он познакомился и близко сошелся в Москве - Василий Львович Пушкин, Константин Батюшков, Петр Вяземский и в Петербурге - Иван Андреевич Крылов и Гавриил Романович Державин. Все эти поэты очень высоко ценили вдохновенный дар Жуковского, и, казалось, сама судьба делает за него выбор...

Тем временем Мария Григорьевна Бунина и Елезавета Дементьевна, сложившись, купили Жуковскому небольшую деревеньку Холх в окрестностях Белёва с 17-ю крепостными - как раз напротив того места, где поэт построил (и вновь по собственному проекту) дом для Маши, надеясь, что он со временем станет ее "дворянским гнездом".