Любовь-морковь и третий лишний

– У нас все в порядке?

– Смотря что считать порядком!

– Дети здоровы?

– А что им сделается? – не спешила сменить гнев на милость Юлечка.

– Собаки не заболели?

– Прекрати задавать кретинские вопросы, – прошипела Юля, – лучше ответь на мой: ты сегодня мешки в коридоре видела?

– Да, я еще подумала: ну откуда у нас такое количество мусора!

В трубке повисло напряженное молчание, потом Юля в полнейшем негодовании продолжила:

– Мусора?! И что же ты сделала с пакетами?

– Ну решила, что вы разобрали антресоли, – зачастила я, – и выволокла их на помойку.

Снова установилась тишина, вдруг Юля заорала так, что я чуть не уронила телефон:

– Ребята, она все стащила на улицу, в бачки.

– Что случилось? – закричала я в ответ.

Из сотового вдруг донесся спокойный голос Костина.

– Лампудель, гони домой, на месте узнаешь.

Я вцепилась в руль, похоже, произошла какая-то несуразица, но особенно переживать не следует, потому что и люди, и собаки живы-здоровы, а все остальное не имеет значения.

* * *

Дверь мне открыл Кирюшка, выглядел он самым диковинным образом. На нем были лишь майка и семейные трусы. Слегка удивившись я спросила:

– Тебе не холодно?

– В принципе нет, – прозвучало в ответ.

– И все же, – я решила не упустить момента повоспитывать подростка, – в таком виде можно слоняться по квартире лишь тогда, когда дома никого нет, лучше, на мой взгляд, надеть джинсы и футболку.

– Твой взгляд замечателен, – кивнул Кирюша, – иди на кухню, ждем тебя не дождемся!

Я сняла куртку и в полном недоумении вошла в любимое всей семьей помещение. Через секунду стало ясно: в мое отсутствие домашних поразило безумие.

На Юлечке была атласная ночнушка, слегка вульгарная, на мой взгляд, ярко-красная с черными кружевными вставками, Сережка щеголял в полотенце, которое он обернул вокруг бедер, Лизавета сидела в пижаме, байковой, уютной, украшенной изображениями танцующих мышей. Из всех присутствующих она выглядела наиболее адекватно. Но краше всех смотрелся Вовка. Бедра майора туго обтягивали ярко-зеленые в желтый горох лосины, а с плеч кокетливо свисал розовый шарфик.

Сначала я просто разинула рот, но потом быстро сообразила – лосины некогда принадлежали Лизе, но их давно отправили в ссылку, повесили на крючок в чулане, где они и болтались не один месяц, а вот шарфик откуда?

Не успела я прийти в себя, как Лизавета подскочила ко мне и с воплем: «Немедленно снимай, я еще могу успеть в гости!» – принялась стаскивать с меня пуловер.

Я взвизгнула и попыталась вырваться из ее цепких рук.

– Кирюха! – взвыла Лиза. – Помоги, а то она опять ушмыгнет!

Мальчишка ухватил меня за талию.

– Скидывай джинсы! – заорала Лизавета. – Живо!

Очень хорошо зная, что со спятившим человеком спорить нельзя, я ласково воскликнула:

– Сейчас отдам, только можно я переоденусь у себя?

– Зря ты, Лизка, ее раздеваешь, – прищурился Кирик, – тебе в Лампины шмотки не втиснуться!

– Запросто! Пусть вытряхивается из штанов, – топала ногами девочка.

Больше всего в создавшейся ситуации меня удивило не поведение потерявшей ум Лизы, а мрачное молчание остальных. Ни Сережка, ни Костин, ни Юлечка не произнесли ни слова.

– Прямо тут снимай, – бесновалась Лиза, – никуда не отпущу! У меня из-за тебя жизнь рушится!

Делать нечего, пришлось прилюдно разоблачаться.

Издав рычание, Лизавета выхватила у меня джинсы с пуловером и исчезла. Я кинулась в ванную за халатом, но ничего там не нашла, пришлось нестись в спальню.

Я распахнула шкаф и ахнула. Лишь пустые вешалки и полки.

В полном изумлении я плюхнулась на диван и затряслась.

– Холодно? – участливо поинтересовался Костин, войдя в спальню.

– Ага.

– И мне тоже, – вздохнул майор, – вот спасибо, лосины нашел и шарфик отрыл!

– Куда подевались мои вещи? – спросила я. – Не скажу, что их было много, но мне хватало на все случаи жизни!

– Она еще издевается! – заорала, врываясь в комнату, Юлечка. – Сама на помойку все отволокла! Мы голыми остались!

– Ничего не понимаю, – отшатнулась я.

На пороге возник Сережка.

– Всем молчать! – рявкнул он, поправляя служащее набедренной повязкой полотенце. – А ты, Лампецкий, слушай.

Чем дольше Сережка говорил, тем больше я цепенела, да и что тут скажешь!

Вчера я, устав, словно ездовая собака, рухнула в кровать рано, сил не было раздеться, свои джинсы, пуловер и белье я швырнула в кресло, повесить одежду в шкаф была не в состоянии.

Юлечка же, наоборот, явилась домой, горя энтузиазмом.

Весь день, вспоминая несчастную Ириску, она чесалась безостановочно. Решив, что ужасные клещи поселились в одежде, Юля объявила тотальную дезинфекцию.

Она собрала все, подчеркиваю, все вещи Сережки, Лизаветы, Кирюши и майора, потому что он тоже чесался и у него в квартире сделали дизинфекцию. Заглянула она и ко мне, опустошила полки, вешалки, но джинсов и пуловера, валявшихся в кресле, не заметила, не увидела она и моей куртки, которая мирно упала за комод и осталась там лежать до утра, а в сапогах я притопала в свою спальню и сунула их под кровать.

Юля человек педантичный, поэтому она полностью выполнила инструкцию, а в ней было написано: