Вместе с твоим письмом получила и от К-ка. Надо тебе сказать, что после отъезда я к нему стала внимательней, теплей. И странное свойство человеч. природы: он уж, будучи уверенным, начинает ставить условия (почти условия!): «а что будет, если я охладею к нему?», «он не уверен в моём отношении» и т. д… Правда, в сущности говоря, он может быть прав. Сейчас я говорю искренно, а что будет через м-ц, год — нельзя обещать. Он знает, что я довольно быстро меняю своё «расположение», — очевидно, поэтому и требует (вернее, хотел бы требовать) гарантий. А всё же я злая и бываю несправедливой…
Кисанька, твои коротенькие записки только увеличивают мой аппетит к твоим письмам… С кем был дружен Герцен? Об этом хотела бы прочитать. Описания челов. дружбы меня всегда интересуют. Думаю, что наша нежная дружба пройдёт через всю жизнь. Не ухмыляйся при этом. Во всяком случае, то, что есть на сегодня, останется памятным навсегда.
Очень и очень благодарна за бодрящие слова, что я «пришла к расцвету». Увы, своё внутреннее чутьё говорит о другом, а оно так убедительно!
9/IV.
Ты не торопишься с ответом, — по всей вероятности, не будешь! Неужели до августа не увидимся?.. А если б приехала, наблюдала бы нашу весну, а приехавши к себе, чувствовала бы её вторично!.. Ты дала в одном из писем маленькую надежду на скорую встречу, и я сильно загорелась ею.
10/IV. Родненькая моя, что же тебе всё нехорошо? Ты очень требовательна к себе, многое надо принимать не мучаясь, более спокойно. Напр., твоя «тупость» относительна. Несмотря на кажущуюся тупость, ты последовательно и с чёткой логикой мыслишь. Что тебя огорчает неуменье дать рецензию? Ты находишь, что моя голова ясней твоей, однако я не всегда смогу дать её, и бывают такие минуты, когда также «не связываю 2-х слов». Вначале я считала себя почти идиоткой, а теперь совершенно спокойна. Выше «своего потолка» я не перепрыгну. Живут же (даже наслаждаются жизнью) более тупые, чем мы с тобой, люди. Когда-то, будучи более способной, я была уверена, что достигну больших умственных высот. Сейчас — рада своему спокойствию в этом отношении…
Я
К. уехал от меня с уверенностью, что у нас наладится семейная жизнь. Практические пути к этому я пока что отбрасываю. Он согласен даже приехать в Киев. Попробовала бы я жить вместе с ним, чувствую потребность в уходе и ласке, что он (с избытком!) даёт, — но как же быть с мамой? Она так плохо себя чувствует, что боится думать о каких бы то ни было поездках. Я пугаюсь за свой отпуск. К. пишет, что если я к лету смогу и захочу переехать к нему в М., он наймёт под Москвой комнату. Сестре я не писала о своём плане перевести на время маму к ней, т. к. не считаю возможным сдвинуть её с места.
Передают укр. песни в исполнении Петрусенко. О ней я тебе часто пишу, её сочный, лёгкий голос всегда слушаю с наслаждением… Гитару так и не купила, но мысли о ней не оставляю. Книгу отошлю в выходной день. Если встретится франц. книга, интересная содержанием — пришли. Теперь я читаю
12/IV.
Захотелось перетряхнуть нашей стариной (начало знакомства и 35-й год). Перечитала все письма этого периода. Особенно интересны были первые листочки и письма. Как странно и трогательно зародилась наша дружба, любовь. Всегда я благословляю этот случай, сведший нас… Тогда я больше была нужна тебе. Пусть будет так — всё равно от тебя уже я на всю жизнь «не отстану».
14/IV. Так и не удалось тогда окончить письма. Пишу на работе. Ослепительным солнцем залита комната — канцелярия. Тёплый ветерок льётся в открытую форточку. Досадно, что нельзя побродить по холмам, покрытым первой нежной зеленью…
Моя сестрёночка родная,
Маме всё так же. Наступит пора жары, духоты, и наша комнатёнка будет напоминать застенок. Я, здоровый человек, изнемогаю каждую летнюю ночь, поднимаюсь расслабленной, а о больной и говорить нечего. Бедная она, — но и упрямая: всё же теперь можно было бы поехать к брату…