Любовь на краю света

— Что должна пообещать Ирина? — спросил Ной, который появился в дверях. Он уже успел переодеться, и теперь на нем была наглаженная светлая рубашка с тремя расстегнутыми верхними пуговицами, которые открывали внушительное пятно выше его ключицы.

— Что я не буду подвергать тебя опасности, — нервно сказала я и бросилась к нему. — У тебя на шее пятно от варенья. — Я взяла его за запястье. — Я смою его быстро.

Не смотря по сторонам, я вытащила его и повела в столовую. Там на столе по-прежнему стоял кувшин воды. Я опустила в него тряпичную салфетку и начала тереть его рубашку под ребром.

— Ты должен застегнуть верхние пуговицы на рубашке, — прошептала я ему на ухо. — У тебя там след от поцелуя.

— Что?

Боже мой. Вероятно, он не знал, что это. Я быстро добралась до пятна над ключицей и уже хотела начать объяснять, как вдруг он сердито закричал на меня:

— Ты не могла бы прекратить это дурацкое мытье? Я чувствую себя маленьким ребенком!

Испугавшись, я отступила назад, и на моих глазах выступили слезы — тон его голоса причинил мне боль. В этот момент вошел Ансельм — Ной, должно быть, услышал его раньше меня, — и я проглотила слезы. Боже, какой чувствительной я стала.

— Я могу помочь? — спросил Ансельм, который хотел накрывать обеденный стол.

— Да, пожалуйста, — сказал Ной нервным голосом.

— Всего лишь пятно от джема, — сказала я, указывая на мокрое пятно на светлой рубашке.

— Во время завтрака Ной был в темно-синей футболке, — сказал Ансельм.

Он так пристально следил за ним? Так точно знал его футболки? Это было ненормально. Даже я этого не знала, хотя я все утро внимательно наблюдала за ним. Хотя, возможно, Ансельм заботился и о его одежде.

— Значит, это другое пятно. Во всяком случае, теперь его нет, — пробормотала я и повернула к ступенькам, в то время как Ной, застегнув рубашку под горло, вышел на крыльцо к своему крестному.

Я бросила ему вслед задумчивый взгляд и вернулась в свою комнату. Вся легкость и счастье сегодняшнего утра исчезли, и свинцовая тяжесть сковала мои кости. Почему прекрасные моменты моей жизни всегда так коротки? У меня было ощущение, что у меня внутри сидит маленький подлый чертик, который, смеясь, нажимает на рычаг катастрофы всякий раз, как только появляется малейший намек на счастье.

Теперь я больше не могла избавиться от мысли, что кто-то украл письмо. Это должна быть сестра Фиделис. Сто процентов. За последние дни я узнала, где была ее комната. Должна ли я войти в нее и проверить свое предположение? И нет ли там также камер? Кошмар. Я еще раз обыскала все, но письма нигде не было.

Я уже давно не знала, во что верить и что думать.

Со своего балкона я могла видеть, как Ной и его крестный с черепашьей скоростью прогуливались вблизи озера. Они разговаривали друг с другом. Я хотела узнать о чем. Рассказал ли Ной ему обо мне?

Каждой клеточкой своего тела я страстно желала быть рядом с ним и спросила себя, когда же появится такая возможность. Я хотела бы этой ночью повторить все еще раз.

Аромат снизу достиг до меня: Ансельм жарил мясо кабана. Когда мы сели за стол, я пожалела о своем решении не есть мясо. Однако я удержалась от этого и взяла пшеничные хлебцы, которые Ансельм приготовил специально для меня, и с интересом смотрела, как Адамс расправлялся с третьим блюдом. При этом он выпил бутылку красного вина, и цвет его лица становился все ближе к цвету его рубашки.

После еды ему непременно были нужны два или три бокала граппы и несколько эспрессо.

— Я должен сообщить вам кое-что неприятное, — сказал он, когда разобрался с едой.

Несмотря на некоторую тяжесть после плотного обеда, все оживились.

— К сожалению, я не смогу присутствовать на дне рождения Ноя. — Он положил руку на плечо Ноя. — Я хотел сказать тебе это уже на берегу озера, но… как бы сказать… мне сложно, я бы действительно очень хотел быть здесь.

— Жаль, — сказал Ной.

— Действительно очень, очень жаль, — сказала сестра Фиделис, которая и в самом деле выглядела разочарованной.

Вероятно, то, что Адамс, поднявшись наверх, подошел к дивану и положил конверт из бумаги ручной работы на комод рядом с подсвечником, должно было казаться чем-то не слишком значительным, но мне было ясно, насколько важным должно быть его содержимое.

— Открыть в день рождения, — сказал Адамс и при этом, лукаво улыбаясь, поднял указательный палец перед лицом Ноя, как будто он мог видеть это.

Адамсу это было безразлично, а мне — нет: я считала несправедливым, что, кроме звуков и запахов, у нас нет иной возможности общаться друг с другом. Если уж нам невозможно было касаться друг друга, потому что между нами постоянно кто-то был, то было бы нормально, если бы мы могли видеть друг друга. Но в этом доме не было ничего нормального.

Я вышла, сказав, что мне нужно отлучиться в туалет. Войдя в прихожую, я глубоко вздохнула: мне не хотелось в туалет, просто я больше не могла находиться в одной комнате с Ноем, таким близким и далеким одновременно. Дверная ручка конторы сестры Фиделис попалась мне на глаза — желание зайти в нее стало непреодолимым.