Любовь на краю света

— Помочь? Это ты называешь «помочь»? Так выглядит для тебя помощь? Я думал, что люди, которые любят друг друга, доверяют друг другу. Ты не любишь меня! Ты обманывала меня.

Он начал бить меня кулаками. Я отступила назад, попыталась успокоить его, но он продолжал до тех пор, пока не пришла сестра Фиделис, которая также накричала на меня и чуть не силой вывела из комнаты.

Вся в слезах, я убежала, села на мягкое кресло в одной из многочисленных комнат. Передо мной на столе лежал венок из рогов оленя. На стене висела репродукция с изображением охотника, стреляющего в уток, и изображение святого.

Сначала я подумала о том, что его поведение связано с приступом лихорадки. Однако стоило ему заговорить со мной, как лихорадка прошла. Я не понимала этого, но противоречие, появившееся в моих мыслях, парализовало меня. Прошло несколько дней, а я все сидела сложа руки. Передо мной проносились отдельные сцены, на которых я пыталась задержать внимание: сестра Фиделис положила градусник ему в рот, Ансельм принес ему суп. Вместе они отвели его в душ. Бессонные ночи при изнуряющей жаре. Бредовые рассказы Ноя на иностранных языках, в которых снова и снова возникал какой-то петух. Летний зной, мерцающий над вершинами гор. Ной, завернутый в одеяло, при 30 градусах в тени, с горячим чаем. Время без языка. Время притупленных чувств. Тоскливое и потерянное. Снова и снова Ной не обращал на меня внимания.

— Почему ты не уходишь? — постоянно говорил он мне.

Мы избегали друг друга, но когда однажды я осталась наедине с Ноем, то мне показалось, что я была для него воздухом. Это было почти как вначале, когда он на меня только рычал. Я чувствовала, что что-то не так, и убеждала себя в том, что Ной сам понимал, что болен, и что он хотел избавиться от меня из любви ко мне. Я не хотела признаться самой себе в том, что он был прав — я не верила, что его кто-то хотел отравить. Это звучало совершенно абсурдно.

Вся вилла превратилась в дом с привидениями, каждый осторожно пробирался, стараясь не задеть другого, и никто не говорил больше необходимого. Виктор как сквозь землю провалился. И я чувствовала себя зомби.

— Я рада, что вы здесь, — сказала сестра Фиделис однажды вечером, когда я заглянула в комнату Ноя, который уже спал.

Монахиня, казалось, подавила свой гнев против меня. У нее было серое лицо, и я подумала о том, спала ли она в последнее время. Совершенно изможденная, она ушла, оставив меня на ночь дежурить у его постели.

Подогнув одну ногу, я села на мягкий стул и смотрела на Ноя до тех пор, пока не устали глаза. Я почти задремала, как вдруг его голос проник в мой сон.

— В моей крови яд, — запинаясь, сказал он.

Я испугалась и не решилась зажечь лампу. Лунный свет был не слишком ярким — и тем не менее я смогла увидеть, что его глаза были широко открыты. Он выглядел жутко и наводил на меня страх. У меня было ощущение, что это мертвец. Слабым голосом он что-то говорил, и я не была уверена, что он вообще проснулся. Я наклонилась к его рту, чтобы расслышать то, что он шептал.

— Они подсыпали мне что-то в воду… Я попробовал… горький… запах… я знаю его… так пахнет смерть… Это был яд… я мог чувствовать, как он попал в мою кровь… захватил мое дыхание… вывернул наизнанку мои внутренности… мне никто не верит… никто… даже Марлен… Марлен… Марлен… не верит мне.

— Ной, — сказала я беспомощно. И еще раз: — Ной.

Он не реагировал. Я не была уверена, спит ли он, и порой уже не понимала, жив ли он вообще. Я никогда не видела такое безжизненное, каменное лицо. Я больше не могла смотреть на него, рыдая, упала на пол и почувствовала, как мое сердце разбилось на две части: чувство, захлестнувшее меня, было ужаснее, чем все, что я испытывала до сих пор. Это правда. Ной страдал от мании преследования, и я просто не хотела признать, что это так. Судя по его поведению, он действительно видит такие вещи, которые не соответствуют действительности.

Я не знаю, сколько времени я провела, сидя на полу. В какой-то момент его рука выскользнула из-под одеяла и повисла у края кровати. Я взяла ее, включила свет и стала не спеша рассматривать ее с внутренней стороны, а затем взглянула на свою: его рука была прозрачной, моя — бронзовой от света лампы. Я сложила наши руки вместе; его пальцы были толще, чем мои. Вены, сосуды, суставы. Его кровь. Моя кровь.

И тогда у меня возникла сумасшедшая идея.

Словно укушенная насекомым, я вскочила, бросилась к столу и, порывшись в нем, среди нагромождения разных предметов нашла нож для бумаг, очень острый, и, не понимая, что я делаю, провела им по ногтевой пластине его большого пальца, а затем — по своей, причем моя рука даже не дрогнула. Наша кровь смешалась, по его телу пробежала судорога, грудная клетка начала ритмично двигаться. Я прижала наши кровоточащие большие пальцы друг к другу, крепко-крепко, так крепко, что было больно.