Любовь на краю света

— Тогда мы придем к нему и поговорим. — Рассердившись, я уперлась руками в плечи Ноя и поднялась — энергия порождает энергию. — Пойдем.

Я взяла Ноя за руку, и мы пошли дальше — Ной почти бегом, а я, ковыляя и качаясь, как испорченная игрушка. Снова

во мне появились сомнения. Что, если он умрет от удушья, как только мы доберемся до города? Действительно ли нам так нужно в город? Все меньше я хотела идти туда.

Вдруг он остановился и положил мне обе руки на щеки:

— Посмотри на меня.

Я сделала это:

— Ты, наверное, знаешь, как красивы твои глаза?

Он улыбнулся:

— Ты же знаешь, что мои глаза безразличны для меня? Но мне небезразлично, что ты постоянно сомневаешься во мне.

— Тогда позволь задать тебе вопрос.

Он кивнул.

— Ты на сто процентов уверен в том, что ты не болен, или ты просто так думаешь?

Он вздохнул:

— Я так думаю.

— Ты знаешь об этом так же мало, как и я! — сказала я и поняла, что начинаю сердиться.

Он вздохнул еще раз, и этот вздох пришел из глубины его души.

— Если даже на секунду предположить, что я ошибаюсь, то лучше уж я умру свободным, чем взаперти навсегда. Ты понимаешь это?

— Нет… да… Ах, господи. Я, должно быть, совсем сошла с ума.

— Ты сумасшедшая?

— Да, — сказала я в ярости.

— Конечно, ты не в себе. Кто же хочет знать, что лежит в красном чемодане и из чистого любопытства садится в чужую машину? Совсем сумасшедшая! — Он толкнул меня в бок, смеясь, потянул за руку, побежал вперед и упал в лужу. Вода плеснула ему на живот, но он не обратил на это внимание.

— В своей опасной игре ты хоть раз подумал обо мне? Что я буду делать, если ты умрешь? — возмущенно воскликнула я. — Я не переживу этого.

— Тогда мы умрем вместе. Как Генрих Клейст и его Генриетта. В холодный осенний день они сидели на берегу озера неподалеку от дома, заказали себе кофе и ром, дурачились и смеялись, как маленькие дети. Два выстрела нарушили этот осенний пейзаж. Сначала он выстрелил ей в грудь, потом — себе в рот. Когда их нашли, она лежала на спине, сложив руки. Клейст сидел перед ней на коленях, положив голову на пистолет.

От того, как он это рассказывал, мне в первый раз стало немного не по себе. Отвратительное чувство в моем животе превратилось в ноющую боль. Он серьезно?

— Об этом тебе рассказала сестра Фиделис? — спросила я высоким голосом, надеясь, что он не услышит возобновившийся шум в моем желудке.

— Я довольно долго изучал этот вопрос. Она рассказала мне только о его самоубийстве, но я хотел знать, как он это сделал, не давал ей покоя, и тогда она восстановила историю целиком, по нашим книгам.

Я погладила его по плечу:

— Ты когда-нибудь задумывался о том, чтобы покончить со всем этим?

Пройдя несколько шагов, он задумался.

— В жизни каждого человека бывала смертная тоска. Нечто большее, чем та, которая причиняет боль. — Он ударил себя в грудь.

Я споткнулась на ровном месте, и он поймал меня.

— Ой… с тобой действительно все в порядке? Тебя все время качает. Я разозлил тебя? — спросил Ной взволнованно.

— Нет… ты не… я боюсь, Ной, боюсь, что с тобой что-то может случиться, боюсь, что с нами что-то может случиться. Я не хочу думать о смерти. Я…

Во мне снова пробудилось дикое существо. Я надавила кулаком в живот и подавила его. Оно должно оставаться там, где было.

— Я не могу умереть, прежде чем, довольный и радостный, не помирюсь со всем миром, и, прежде всего, с тобой, моя дорогая Марлен, — продекламировал он, как актер. В нормальных обстоятельствах я бы, наверное, рассмеялась. Но в этот момент его слова произвели на меня тяжелое впечатление.

— Мы же помирились? — спросила я с опаской.

В ответ он нежно поцеловал меня. Но сейчас мы не были довольными и радостными. Ной, казалось, почувствовал мое мрачное настроение и пытался разрядить ситуацию нежным тоном своего голоса:

— Ты знаешь, чего я хочу? Я голоден, очень голоден. Ты не видишь где-нибудь яблоню или жареную курицу?

— Голод, — повторила я.

— Я еще не умер? — Он погладил себя по пустому животу.

Знакомый звук вертолета снова заставил нас вздрогнуть. Я вытянула шею, ничего не увидела, но звук был опасный, и мы постарались скрыться под деревьями.

Дождь, сейчас мелкий и оттого еще более гадкий, не прекращался, и даже Ной казался каким-то вялым. Голод он переносил тяжелее, чем движение или промокшую насквозь одежду. Дорога была узкая и кривая, и совсем скоро я уже не знала, идем ли мы вообще по дороге, у меня в глазах помутнело. Я все еще на твердой земле? Как облака оказались подо мной? Или я иду по пустому пространству или водяному пару? Когда мы подошли к колючей проволоке, которую нам предстояло преодолеть, я очнулась и почувствовала недостаток воздуха, жжение в желудке и мочевом пузыре и боль в мышцах. Прежде я бы расплакалась от изнеможения, боли и отчаяния. Но сейчас я не хотела плакать. Просто не могла. Я уже выплакала все слезы.