Любовь на полях гнева

Между тем внизу собралась целая толпа. Все выли и прыгали, словно собаки, дожидающиеся лакомой пищи.

Я не мог видеть теперь лица Гаргуфа, но от этого ужасного зрелища кровь стыла у меня в жилах. Поднявшись и с ужасом ожидая, что вот-вот он упадет вниз, я пошел прочь от края крыши. Но едва я сделал пару шагов, как вспышка яркого света ослепила меня и раздался громкий выстрел. Тело управляющего мешком упало вниз, а на том месте, где он висел только что, вилось легкое облачко дыма.

Гаргуф не избег мести своих врагов.

IX. Трехцветный бант

Впоследствии мы узнали, что бунтовщики набросились на труп Гаргуфа и растерзали его, как дикие собаки. Но тогда с меня было довольно и того, что я видел.

Несколько минут я держался за трубу, дрожа, как женщина, и едва не падая в обморок. Я был единственным зрителем этой страшной драмы; одиночество, холодный ветер наверху и свалка внизу потрясли меня до глубины души. Если бы негодяи вздумали напасть на меня в то время, я не смог бы и пальцем шевельнуть.

К счастью, отрезвление пришло быстро и неожиданно.

Позади меня послышались чьи-то шаги, и чья-то рука легла на мое плечо. То была маленькая маркиза де Сент-Алэ.

– Вы вернетесь к нам? – сказала она, вопросительно поднимая ко мне свое лицо, казавшееся в темноте серым.

Я, наконец, оторвался от трубы. Мне стало стыдно, что в припадке малодушия я совсем забыл о ней.

– Что случилось? – спросил я.

– Дом горит.

Она произнесла это так спокойно, что сначала я не поверил ей, хотя и знал, что это должно было случиться.

– Что такое? Как горит? – глупо спрашивал я.

– Да, горит, – все так же спокойно повторила она. – Дым поднимается по чуланной лестнице. Видимо, они подожгли восточный флигель.

Я бросился с нею к лестнице: через щели двери, ведущей на крышу, вился легкий дымок, едва заметный во мраке. Женщины уже бежали с этого места, и около струйки дыма, становившейся все заметнее и гуще, остались только я, да мадемуазель.

Когда я влезал на крышу, мне казалось, что я смело встречу эту опасность. Тогда представлялось, что хуже всего было попасться в руки мятежников вместе с женщинами в тех роскошных апартаментах, где так сильно пахло розовой пудрой и жасминовыми духами.

Теперь же угрожавшая нам гибель действительно была ужасна.

– Мы должны скорее убрать кирпичи и открыть другую дверь! – закричал я. – Скорее открывайте другую дверь!

– Они уже открывают, – отвечала мадемуазель.

Действительно, все, кто был на крыше, сгруппировались около второго хода, разбрасывая кирпичи, которыми мы завалили его.

– Мадемуазель, идите скорее, – кричал я. – Негодяи внизу, по всей вероятности, занялись грабежом, и мы сумеем спастись. Все равно, ничего другого нам не остается.

В темноте и распространившемся дыму уже в нескольких шагах нельзя было ничего видеть. Я стал шарить вокруг себя руками и нашел Денизу возле одной из труб. Она стояла на коленях, закрыв лицо руками, волосы ее распустились.

– Мадемуазель, – не без раздражения сказал я, находя, что теперь не время молиться, – нельзя терять ни одной минуты. Идемте! Ход открыт!

Она как-то странно взглянула на меня. Ее лицо было бледнее прежнего, и весь мой гнев сразу испарился.

– Я не пойду отсюда, – промолвила она. – Прощайте!

– Не пойдете? – воскликнул я в ужасе.

– Нет. Спасайтесь сами, – твердо и спокойно добавила она.

Я почувствовал, что задыхаюсь.

– Послушайте, – закричал я, пристально глядя на эту белевшую во мраке фигуру. – Послушайте, вы не понимаете, что вы делаете! Оставаться здесь – значит погибнуть, погибнуть наверное. Дом горит под нами. Сначала рухнет крыша, на которой мы стоим, потом…

– Это лучше, – прервала она, обращая лицо к небу с чисто женской величавостью. – Это лучше, чем попасть в их руки. Я – Сент-Алэ и сумею умереть с честью. Спасайтесь сами. Идите же, а я буду молиться за вас.

– В таком случае, я тоже остаюсь здесь, – отвечал я, недолго думая.

Что-то дрогнуло в ее лице. Она медленно поднялась с колен. Слуги уже бежали, ход был открыт и свободен. Схватив ее в объятия, я понес ее к лестнице – она была не тяжелее ребенка.

Сначала она слабо крикнула и пробовала бороться со мной, но я только крепче держал ее, продолжая бежать. В открытом люке виднелась лестница, и я кое-как, все еще не выпуская ее из рук, спустился вниз и очутился в каком-то совершенно темном коридоре. В конце его, впрочем, брезжил слабый свет.

Я кинулся туда. Распущенные волосы мадемуазель били мне прямо в лицо. Она уже не сопротивлялась более, и вскоре я добежал до какой-то новой лестницы. Узкая и крутая, не крашеная и не совсем чистая, она, очевидно, предназначалась для слуг. Здесь не было еще никаких признаков пожара, и даже дым не проник еще сюда. Но на середине лестницы валялась горящая свеча, которую, видимо, кто-то только что уронил. Снизу доносились хриплые крики, смех, возня и суматоха. Остановившись, я стал прислушиваться.

– Поставьте меня на ноги, – прошептала мадемуазель.

– А вы сможете идти?

– Я буду делать все, что вы мне скажете.

Я поставил ее у первой ступени и шепотом спросил, куда ведет дверь, виднеющаяся у подножия лестницы.