Любовь на полях гнева

Задумавшись, я очнулся лишь тогда, когда вкатившаяся в переулок обратная волна отнесла меня к Луи. С криками, стонами и проклятиями толпа запрудила весь переулок, зажатый меж высокими домами. Большинство делало отчаянные попытки пробиться назад к церкви, даже не давая отчета в том, что произошло.

Другие продолжали идти вперед и падали, сметаемые встречным потоком. Словом, в течение нескольких минут все потонуло в паническом страхе.

Стараясь спасти Денизу от давки и не дать ей упасть, я сначала не понял, в чем дело. Мне показалось, что женщины, составлявшие три четверти общей массы, сошли с ума или поддались необузданному страху. Потом, когда наше шествие отхлынуло до половины переулка, я услышал впереди себя среди общего крика взрывы отвратительного смеха, и через головы увидел ряд пик, выстроившихся как раз против дома мадам Катино.

Тут я понял создавшееся положение. Кальвинисты отрезали нам выход из переулка. Сердце у меня перестало биться. Я оглянулся назад и увидел, что и позади переулок был полон людей, прорвавшихся, наконец, через церковь. Отступать было некуда. Мы были зажаты в тиски: по сторонам – высокие стены домов, преодолеть которые было нереально, впереди и сзади – мрачные люди, вооруженные пиками.

Мне до сих пор мерещится эта сцена: палящее солнце, озаряющее бледные, искаженные страхом лица женщин, павших на колени с воздетыми к небу руками – длинный, изломанный ряд человеческих существ, в каждой черте которых сквозил панический, животный страх. А над всем этим – насмешливый хохот победителей…

Даже Ним – это гнездо всяких партий и жестоких раздоров, даже Ним не видал никогда столь ужасного зрелища. Ошеломленный неожиданной ловушкой в то самое время, когда все, казалось, шло к благополучному исходу, я только крепче прижимал к себе Денизу и, прислонившись к стене, старался найти для нее слова утешения и ободрения перед лицом неминуемой смерти.

Первым пришел в себя маркиз де Сент-Алэ. Враги были в подавляющем большинстве, и едва ли что можно было предпринять против них. Тем не менее, маркиз, заслонив собою мать, махнул белым платком людям, стоявшим со стороны церкви, и потребовал, чтобы они пропустили женщин. Получив отказ, он во всеуслышание обозвал их трусами, которые не смеют развязать противнику руки, чтобы встретиться с ним лицом к лицу. Но кальвинисты в ответ только смеялись и грозили.

– Нет, не пропустим, – кричали они. – Выходите сперва и отведайте наших пик. Тогда, может быть, мы и выпустим женщин.

– Трусы! – закричал опять маркиз.

Но они только со смехом кричали, размахивая оружием:

– Долой изменников! Долой попов! Выходите! Держитесь теперь! Мы поможем вам оторваться от бабьих юбок!

Потом с их стороны выступил какой-то человек, который движением руки водворил тишину.

– Слушайте, – начал другой, стоявший с ним рядом, гигант с черными волосами, почти скрывавшими его узкое лицо. – Даем вам три минуты, по истечении которых вы должны выйти из переулка. В этом случае женщины будут свободны. Если же вы будете прятаться за ними, то мы будем стрелять по всем, и смерть женщин будет на вашей совести.

Молчавший Сент-Алэ при этих словах загремел страшным голосом:

– Негодяи! Неужели вы будете убивать нас на их глазах?!

– Решайтесь, решайтесь! – продолжал гигант, потрясая пикой. – Три минуты по здешним часам. Выходите, или мы стреляем! Славная будет окрошка!

Сент-Алэ повернулся ко мне. Лицо его было бледно, глаза блуждали. Он хотел сказать что-то, но голос изменил ему. Нас было всего человек двадцать мужчин и около пятидесяти женщин, сбившихся в кучу на пространстве в несколько сажен. Женщины кричали, мужчины, прислонившись к стене, старались успокоить их и как-нибудь оторвать от себя. Одни проклинали негодяев, собравшихся совершить злодейство, и грозили им кулаками, другие покрывали поцелуями дорогие для них бледные лица. Многие женщины, к своему счастью, впали в обморочное состояние. Другие, вроде маркизы де Сент-Алэ, стиснув молитвенно руки, с благоговением подняли глаза к чистому, безоблачному небу.

Помню горячее, нестерпимое солнце, освещавшее эту картину, и пение птиц, вероятно, в садах за стенами. Все это происходило часа за два до полудня, горячего южного полудня. В долине блистала Рона, вся природа ликовала, и только мы одни, как загнанные звери, ожидали неминуемой смерти, которая навеки скроет все это от наших взоров.

Чья-то рука дотронулась до меня. То был Сент-Алэ. Я думал, что он хочет примириться со мной. Но когда я повернулся к нему, его лицо носило другое выражение (быть может, на него подействовала безмолвная мольба его сестры).

– Прошла минута! – закричал черноволосый гигант.

Сент-Алэ отдернул от меня руку.

– Стойте! – закричал он прежним повелительным тоном. – Среди нас есть человек, не принадлежащий к нашей партии. Пропустите его! Клянусь, он не принадлежит к нам!

И он указал на меня.

Ответом был взрыв смеха.

– Кто не за нас, тот против нас! – безжалостно ответил гигант.