Любовь на руинах

То что я чувствовал в постели с Зоей, было абсолютно не похоже на все, что когда-либо испытывал до. Мне даже простые прикосновения к ее коже доставляли немыслимое удовольствие. Я понимал ее. Мне казалось, что я чувствовал все ее эмоции: и волнение, и подсознательный страх, и возбуждение, и ответную нежность. Мне хотелось быть с ней ласковым. И я был таким… Пока не вошел в ее тело.

Сдерживаться дальше просто не мог. Всего несколько секунд не двигался, ощущая дрожь, сокращения тугой плоти вокруг члена… и ногти, впившиеся в плечи, и ее движения навстречу со стоном, с бессвязным шепотом. И пока сам был ещё способен на это, прислушался к тому, что она говорит:

— Люблю тебя… люблю тебя, Славочка.

Если бы только она не сказала этих слов, я бы не стал делать того, что все-таки сотворил. Но ведь понимал… и хотел именно этого. И с каждым толчком внутрь извивающегося подо мной тела, с каждым ее стоном, я все яснее понимал, насколько сильно хочу…

Прикусил губу, упираясь локтями в подушку над ее головой, чтобы еще немного… По судорожным вздохам, по пульсации внутри нее, понял, что она где-то там, на грани, но никак не может шагнуть за нее. Немного приподнялся, пропуская свою руку между нашими телами, легко, подушечкой пальца лаская маленькую горошинку, спрятанную между влажными набухшими складочками и членом чувствуя сокращения плоти и кончая в нее, глубоко… вполне осознавая, что именно делаю, но не имея ни сил, ни желания выйти из ее тела…

Потом понял, что сотворил. Ведь не спросил ее. А если… ребенок сейчас — это практически самоубийство. Это — очень трудно. Но ребенок… мой… в ее животе, почему-то очень ясно мне представлялся. И я очень хотел бы, чтобы он был.

Вышел из неё и лег рядом, притянув к себе, обнимая, целуя влажные волосы, поглаживая спину и улыбаясь в темноту.

— Зоя, ты поедешь со мной?

Молчит. Тонкие пальчики, которые умеют делать потрясающие вещи, которые способны спасать человеческие жизни, закружили по моей груди, рисуя узоры, перебирая волосы.

— Понимаешь, там же у меня операционная… я людей спасаю. А у вас что я делать буду?

— То же самое — уж что-что, а кого спасать, и у нас найдётся!

— Да, но… как же Слепой и другие без врача?

— То есть, ты не хочешь со мной?

Она внезапно вывернулась из моих объятий, поставила руки по обе стороны от головы и прошептала прямо в губы:

— Хочу с тобой. И поеду. И никуда ты теперь от меня не денешься! Я размышляю просто, как бы сделать так, чтобы всем было хорошо! И еще, Ярослав, — вдруг начала говорить серьезным тоном. — Помнишь Ивана, которому я зуб лечила в первую ночь?

— Помню.

— А девушку, которая в кустах сидела?

— Ну, я не успел разглядеть кто это был.

— Это была девушка. Он меня к ней водил. Ей помощь нужна, операция. У нее многоплодная беременность, сама родить не сможет. Если ее ко мне в операционную не привезти, умрет.

— Зоя, ты поедешь с Антоном на поезде. Завтра в девять утра на станцию в километре отсюда приедет Слепой на паровозе. Основная часть группы отправится с ними и Пророк в том числе. И ты.

— А ты?

— Я поеду на машине.

— Я с тобой.

Конечно, она сказала, не подумав, именно то, что было в мыслях, в сердце, и пусть это было невозможно, но радостью пронзила мысль, что Зоя не хочет со мной расставаться. Но с Антоном будет быстрее и безопаснее.

— Рыжая, ты должна за Пророком присматривать! Да и быстрее так!

— Тогда и ты с нами!

— А машина? Она — моя! Я не могу разбрасываться такими вещами!

— Знаешь что, Славочка, я просто обижусь на тебя… и вообще больше никогда…

И замолчала, оборвав себя на полуслове. И мне нравилась эта ее игра.

— Ну-ну, давай, договаривай, что "больше никогда"? Спать со мной не будешь? — а сможешь ли ты долго сопротивляться, хотелось спросить ее. — Я приеду, закину тебя на плечо и унесу в свою берлогу. А там у тебя не будет выбора.

— Да-а-а? Силой заставишь?

— Угу. Вот так, — вывернулся из-под ее тела, распластал под собой и навалился всем весом, прижимая к постели. Один раз — это так мало. Тем более сейчас, когда она рядом — обнаженная, изнеженная. Когда от нее пахнет сексом и моей спермой. Лицом прижался к ее груди, еле различая в темноте упругие холмики, губами нащупал сосок, и втянул его в рот, прикусывая, посасывая, лаская языком. Вторую грудь сжал рукой, наполняя ладонь мягкой, нежной тяжестью и чувствуя, как сжимается, твердеет нежный сосок. Зоины руки вцепились в волосы, притягивая еще ближе, не позволяя отодвинуться, да, впрочем, я уже и не смог бы.

Она по-особому влияла на меня. Возбуждала до предела, до сумасшествия и при этом сердце разрывала нежность, желание сделать так, чтобы в первую очередь было хорошо ей, а лишь потом — мне самому. И очень хотелось бы видеть ее лицо сейчас. Но раз погасила свечу, значит, ей так легче, не хотелось напоминать лишний раз о ее прошлом опыте, о том, что пришлось делать нам с ней на глазах толпы извращенцев.