В чем я виноват? Пусть кто-нибудь мне объяснит. Кому я сделал плохо? Кого я предал? Кого я обидел? Кому перешел дорогу? Почему этим посторонним и неинтересным для меня людям я должен доказывать, что я лучше, чем они думают, почему?.. Неужели я должен сомневаться еще и в тебе, в том, что твою зоркость и трезвость можно отравить гадкими разговорами обо мне?.. Найди время завтра же поговорить со мной или передать записку».
У Лёни, говорят, сотрясение мозга. Он в больнице. Взяли пункцию из спинного мозга. Господи! Спаси и сохрани его, Господи!!!
Шестого декабря был отменен «Товарищ, верь!». Я подвернула ногу, которая враз распухла. Ездила в «Склиф». Хочется репетировать…
Наконец-то поставили телефон. За целый день измучили его, беднягу, звонками. Накатило весеннее.
Лёне вернули паспорт. Армия – слава тебе, Господи! – позади, но состояние ужасное: тошнит от всего, ест плохо.
Весь вечер рядом – теплый, нежный, трогательный и близкий. Мой бесконечно родной! Мы счастливы!
Новый год. Год любви, Афродиты, семейного благополучия, красной розы, тигра и т. д.
– Хороший год. Здравствуй!
Прошедший год у меня – год любви, в семье – помойка. 1974 год. Чем-то ты обернешься для меня?
В час ночи, чтоб никто не догадался – кто, – шепотом многих из театра поздравила с Новым годом и пожелала счастья.
Дни никакие. Дни ожидания. Днем втроем: я, Лёня, Марья. Разговор нашелся, неловкость ушла. Над головой грело солнце, и была теплая радость.
Перед спектаклем «10 дней…» пришел после болезни шеф. Цвета желто-зеленого, но элегантен и красив. Похудел.
Опять «Зори», и опять скверно с голосом.
Весь вечер – звонки. Знаю, что Лёня. Поднимаю трубку – молчание. Грусть. Музыка. Сентиментальный Париж. Под его крышами любовь, а в любви – грусть.
Должна прийти Т.Горбунова. Бесконечные звонки и опять молчание.
«Послушайте». Тревожно за Марью: нехорошо плакала: «Я сломалась». Плакала мрачно, безысходно. Хочется дать немного тепла, но у кого сейчас есть время на человека? Бегаем, суетимся – зачем, куда? От суеты болит голова и ломит кости, и нет покоя. Сами с собой живем в несогласии.
У Лёни появилась «коробка», о чем мне сообщил на бегу и на бегу поцеловал: «Люблю, люблю, люблю».
Я вслед: «Я тоже, я тоже, я тоже».
У Полицеймако.
Л.: Как живешь?
Я: Плохо. А ты?
Л.: Могу только лежать и читать.
Тоска… тоска. Жить невозможно – без.
Хмель[16]
подарил свои ноты к песням.Лёня лечится.
Колокольников обещал помочь с заграницей. Париж-Париж.
2 часа – телефонный звонок. 27 телефонных звонков за день.
Как оказалось, мы искали друг друга. Какое счастье, что была минута, и мы могли обняться и стоять, как раньше. Он глядел мне в глаза, потом нежно прижал к себе:
– Не предавай меня, Нинча, ты плохо понимаешь мою жизнь. У меня никого не было и нет роднее тебя.
Я люблю тебя. Ради тебя живу и работаю.
– Знаю.
– Я тебе говорил: у меня появилась «коробка». Родная, позаботься о времени.
А меня душили слезы, которых было так много, что они никак не могли вылиться наружу.
Пошлое времяпровождение в «Угольке»[17]
(с обеда до ужина). Вечером сказано себе – «хватит».Телефонный звонок в 8 часов 30 минут. Телефон не сработал – Лёня.
Музей. Импрессионисты. Праздник души. На спектакле – большой пир по поводу дня рождения Сеньки (сына Семенова[18]
). Продолжили в их квартире. (День рождения 12 января.)Придет Лёнечка. Утром помирились с З.
Лёня специально пришел ко мне на 20 минут – счастливый.
Л.: Ты, наверное, нет? – Да-а-а.
– А я – очень! Очень! Очень!
Допустилась небольшая шалость.
По дороге домой из трамвая увидела Лёню, выгуливающего свою любимую собачку – Муську.
Прекрасный вечер с Денькой. Букваринск. Читает слова из четырех букв. Дирижировали 40-ю симфонию Моцарта, «Реквием», узнали букву «Р». Читали Чуковского, рисовали картинки к словам. Нам было весело.
Звонили Валерию.
В театре – плачущая Иза. Откровения. Репетиция «Деревянных коней». Я пришла в 9 часов готовая. Как пришла, так и ушла. Атмосфера бардачная. Пять минут – репетиции и 20 минут – на выяснение отношений. В зале сидели шведы, но в конце репетиции – «спасибо».
Лёня затащил меня в пустую гримерную, и мы целовались. Нам можно было позавидовать. Так смотреть друг на друга и любить можем только мы.
Письмо Лёни мне:
«Вчера мне было спокойно и легко. Сегодня уже тревожно. Сегодня уже начался завтрашний день. И сегодня уже необходимо увидеть твои глаза, чтобы понять, что я для тебя существую. Осталось восемь часов до того, как я тебя увижу.
А потом я еще смогу побыть один какое-то время.
Сейчас я тебя представляю до последней черточки. И знаю, что никого, кроме тебя, у меня нет.