Любовь на темной улице

За обедом Мартину пришлось по просьбе гостей, которые не были на вечеринке с коктейлем у Слокумсов, повторить свое описание того человека, которого увидел за окном. На сей раз он намеренно описал его как можно более расплывчато. Но это оказалось не так просто сделать. Фигура Баумэна, его лицо (около сорока, голубоглазый, волосы песочного цвета с короткой стрижкой, широкий, улыбчивый рот, ровные зубы, рост почти шесть футов, вес, вероятно, сто семьдесят пять фунтов, приятный цвет лица, широкоплечий, общее впечатление — хороший гражданин, отец семейства, ответственный бизнесмен) постоянно вторгались в его сознание, его истинные черты, его истинный облик, легко узнаваемые со стороны, весьма для него опасные, теперь постоянно вертелись на кончике языка, что сильно затрудняло все его усилия вспомнить те слишком туманные общие характеристики, которые он давал прежде этому человеку. «Однако, какой смысл, — подумал Мартин, — осуждать человека так быстро, на раннем этапе, это лишь могло привести к неприятностям, если у него вырвалось бы даже случайное слово, бросающее подозрение на Баумэна еще до того, как он абсолютно не убедится в том, что Баумэн и есть тот самый человек, которого он видел».

По дороге домой и за стаканчиком перед сном он решил ничего не сообщать ни Линде, ни Уилларду. Глядя в упор на сестру, он вспоминал, с какой тревогой она просила не звонить в полицию, как она упрашивала, умоляла Уилларда и в конце концов добилась своего, как она подставила свою щеку для поцелуя Баумэну у двери, когда они уезжали на обед в другой дом. «Они с Уиллардом спят в разных спальнях, — напрягал он свою память, — и двери обеих выходят на балкон, а Уиллард обычно задерживается в городе допоздна два или даже три раза в неделю…» Мартин стыдил себя за эти подозрения, но он ничего не мог поделать с собой. Линда — его сестра, он любил ее, но как хорошо он ее знает, ведь прошло столько лет? Он вспоминал свою чувственность, сколько достойных сожаления поступков совершил, повинуясь ее непреодолимым позывам? Она — его сестра, какой бы невинной женщиной и верной, великолепной женой она ни казалась, и в ее жилах текла та же кровь. «Нет, — подумал он, — торопиться нельзя, нужно только ждать».

Утром в одиннадцать все они уже были на корте. Уиллард с Мартином играли против Баумэна с его напарником по имени Спенсер, который обладал очень сильной подачей, но больше ничем особым не блистал. Баумэн оказался расторопным, ловким, способным игроком, он искренне наслаждался игрой, не теряя хорошего настроения, независимо от того, выигрывал он или проигрывал.

Мартин с Уиллардом привезли своих двух пацанов, и теперь они играли у края корта с тремя детишками Баумэна, — два мальчика и девочка, — вся троица была какой-то подавленной, бледной, слишком вежливой и сдержанной, — подумал Мартин, — что совсем несвойственно детям их возраста.

После второго сета из дома вышла миссис Баумэн. Она несла поднос с кувшином оранжада и стаканы. Она казалась такой удивительно строго официальной в своем темном хлопчатобумажном платье с белым воротничком под тяжелыми, собранными в пучок на затылке пышными белокурыми с темным отливом волосами. Она немного понаблюдала за игрой, и в ее присутствии Мартин вдруг сделал гораздо больше ошибок, чем прежде, и это было вполне понятно, — он постоянно поглядывал на нее через плечо, внимательно изучал ее, стараясь, почти бессознательно, перехватить взгляды, которыми она обменивалась с мужем, заметить какой-то признак, какой-то симптом… Но она сидела тихо, набрав в рот воды, не аплодировала удачным ударам и не комментировала никудышные. Она, казалось, не обращала абсолютно никакого внимания на пятерых игравших возле нее детишек. Посидев немного, она встала, когда шла игра, и не спеша побрела к дому — такая высокая, вызывающая любопытство, элегантная равнодушная, безмолвная фигура для декора на большой зеленой лужайке, перед большим, белым, ласкающим глаз домом.

Когда начался третий сет, поднялся ветер, и теперь трудно было подавать свечи и играть с воздуха, и они решили закончить. Пожав друг другу руки, игроки подошли к боковой стороне корта, выпили по стакану оранжада. Мальчишки Уилларда бесцеременно цеплялись за отца, пытались вскарабкаться ему на спину, требовали апельсинового сока, а детишки Баумэна, стоя поодаль, скромно, молча наблюдали за отцом и подошли только после того, как он, налив каждому по стакану, позвал их. Они тихо сказали «спасибо» и вновь отошли в сторонку, со стаканом в руках.

— Как жаль, что вы не проведете здесь у нас все лето, — сказал Баумэн, обращаясь к Мартину. Они сидели на краю корта, медленно потягивая из стаканов сок. — Вы бы значительно подняли уровень тенниса в округе. Вам, наверное, даже удалось бы время от времени заставлять вашего несчастного старика шурина подбегать поближе к сетке. — Он добродушно фыркнул, подмигивая Мартину и вытирая полотенцем пот со лба.