Любовь на Востоке

«Умирая, она повторила наши клятвы в венной любви—в этом мире и в том, лучшем, что уже ожидал ее. С этими словами на устах она умерла».

Так он говорил о другой женщине, которая умерла у него на руках.

Именно поэтому маркиз был так испуган: тогда он просто не мог прогнать те страшные воспоминания. Разумеется, причина была именно в этом. А может быть, она ошибается?.. Шона пыталась быть благоразумной, но романтический ореол вокруг происходящего с ней не исчезал. Ведь именно ее он сжимал в объятиях — ее, а не другую женщину! Могла ли она, по крайней мере, надеяться, что в этот ярчайший момент его чувства, его страхи и надежды — все это относилось к ней одной?

Дремота вновь одолела больную...

Несколько раз она просыпалась и однажды даже увидела возле своей постели незнакомую женщину. Той было за пятьдесят, милое лицо ее выражало искреннюю материнскую заботу, и Шона догадалась, что незнакомка — судя по всему, хозяйка гостеприимного замка.

— Мне... мне очень жаль... — еле слышно сказала Шона.

— Вам не стоит так напрягаться, — ответила мадам Ривалье. — Главное, чтобы вы поскорее выздоровели и бедный Фредерик перестал метаться как зверь в клетке.

— Фредерик?

Тут Шона вспомнила, что при крещении маркиза нарекли Фредериком. Так было записано в его паспорте, но она никогда не слышала, чтобы кто-нибудь произносил это имя.

Потом силуэт мадам Ривалье словно растаял в тумане. Но на месте женщины тут же возник маркиз, и его устремленный на нее взгляд Шона была не в силах понять...

Каким-то образом ей удалось опять заснуть, а когда она открыла глаза, никого у ее постели уже не было.

Быть может, все это ей просто померещилось?

Вскоре Эффи принесла завтрак. Аппетит понемногу возвращался к Шоне, и она явственно ощутила прилив сил. Приняв с помощью Эффи ванну, девушка даже смогла сесть в кресло у окна.

В первый же день, когда ей разрешили вставать с постели, Шона надела атласное персикового цвета платье с кружевами. Она оценила красоту наряда, но, взглянув на себя в зеркало, заплакала. Болезнь совсем истощила ее, кожа стала болезненно бледной. Щеки, на которых не осталось и следа былого румянца, глубоко запали, и она с трудом узнавала собственное отражение.

«Я похожа на ведьму, — с ужасом подумала она. — Старая, уродливая ведьма, на которую не захочет смотреть ни один мужчина на свете».

Но тут она заметила огромный букет белых роз, стоявший в вазе на подоконнике.

— Откуда взялись эти прекрасные цветы?! — изумилась она.

— От его светлости, — в крайнем возбуждении ответила Эффи. — Он присылал вам цветы каждый день.

— Каждый день? Как долго я тут нахожусь?

— Три дня.

— Я ничего не помню, — пробормотала потрясенная Шона. — Время просто текло мимо меня, точно в дымке.

— Вчера розы были желтые, — сказала Эффи, — а за день до того — розовые.

«Но не красные», — подумала Шона.

—Маркиз хотел бы вас проведать, и доктор разрешил ему, но только на несколько минут.

— О, Эффи, я не могу с ним встретиться! Взгляни на меня.

— Вы просто немного бледны.

— Гораздо хуже! Нет-нет, я не могу с ним увидеться...

— Хотите, чтобы я ему так и передала, мисс?

— Да, — ответила Шона, стараясь говорить уверенно и твердо. — Скажи его светлости, что я ему очень благодарна, но еще недостаточно здорова, чтобы принимать посетителей.

— Хорошо, мисс.

Эффи направилась к двери.

— Нет необходимости его искать, — сказала Шона. — Скажешь, когда он зайдет в следующий раз.

— Но он здесь, мисс. Ждет вашего решения. Он приходит сюда каждое утро.

Прежде чем Шона успела ее остановить, Эффи открыла дверь и вышла. До ушей больной доносился лишь приглушенный звук беседы. Затем Эффи вернулась.

— Он говорит, что все понимает и не хочет вас беспокоить, — сообщила она. — Он подождет, пока вы будете готовы его принять.

— О Эффи, это так невежливо с моей стороны! Пожалуйста, пригласи его войти.

Эффи мигом выбежала и вернулась уже с маркизом. Тот вошел в комнату медленно, нерешительно, словно преодолевая свою застенчивость.

— Мне бы очень не хотелось вам надоедать, — начал он.

— Может быть, присядете? — Шона указала на кресло напротив себя, стоявшее у огромного окна.

— Я только хотел удостовериться, что вы идете на поправку, — мягко настаивал он.

Теперь она уже сожалела, что позволила увидеть себя со столь близкого расстояния. Когда солнце светило прямо в лицо, невозможно было скрыть тот факт, что она сильно исхудала и утратила былую привлекательность.

Ощущая свою полную беспомощность, Шона подняла руки, пытаясь закрыть ими лицо, но маркиз быстрым движением взял ее ладони в свои.

— Не отворачивайся от меня, — сказал он.

Она попыталась было отшутиться:

— Сначала я притворялась сухой и некрасивой. А теперь и притворяться не нужно! Даже без пенсне мне можно дать все сорок...

— Не говори глупостей, — рассердился он. — Ничего нелепее я в своей жизни не слыхал!

Ослабленная болезнью, Шона просто не могла сопротивляться. К собственному стыду, она горько заплакала.