Любовь на все времена

— Я не обязан ничего объяснять тебе, господин Фитцджеральд, но я бы попросил никогда не произносить слово «вероотступник» в присутствии такого человека, как я. Ты был когда-нибудь рабом? Позволь мне рассказать тебе о рабстве в Берберии. Раб — это вещь. Раб обязан выполнять любую прихоть своего хозяина. Хозяин может убить своего раба без всяких на то причин. Каждый вдох раба зависит от доброй воли его хозяина. У раба нет прав, ему ничего не может принадлежать, он ничто. Участь раба-христианина еще хуже, с ним можно жестоко обращаться только по той причине, что он другой веры. Думаю, Мигель рассказывал тебе, что он, его брат и я вместе выросли. Фактически мы двоюродные братья. Когда мне было шестнадцать, я был захвачен во время разбойного нападения, пленен и отвезен в Алжир на продажу. Мою судьбу подробно описал мне оценщик рабов в государственной тюрьме для рабов, которая является одновременно местом для расчетов, тюрьмой и невольничьим рынком. Он сказал, что, если я стану мусульманином, моя участь будет значительно легче. Кто бы ни купил меня, в конце концов освободит меня из рабства, если я стану мусульманином. Мне повезло, меня купил пожилой капитан для работы в саду. Скоро, к удовольствию своего хозяина, я принял ислам. Он освободил меня, а поскольку они с женой были бездетны, усыновили меня. Он обучил меня своему ремеслу, и я могу с радостью сказать, что стал капитаном-рейсом3 еще до его смерти. Мой приемный отец оставил меня богатым человеком. Меня боятся и уважают равные мне. Я мог бы цепляться за веру своей родины. Но тогда был бы уже мертв после нескольких ужасных лет в каменоломнях или на галерах. Скажи мне, господин Фитцджеральд, что бы ты сделал на моем месте? — После этих слов Рашид аль-Мансур рассмеялся — он знал ответ на свой вопрос. — Ты не очень-то порядочный человек, иначе не стал бы продавать собственную плоть и кровь в рабство просто ради денег, — заметил он сухо.

— Я приношу извинения за то, что привез на корабль дополнительную пассажирку, — сказал Мигель де Гуарас.

— Наше путешествие не будет долгим, а воды и еды хватит, — ответил Рашид аль-Мансур. — У меня на борту находятся еще несколько девушек.

— Несколько? — спросил Мигель де Гуарас. — Как тебе это удалось?

— Просто повезло, амиго! Просто повезло! Я встретился с двумя молодыми сестрами, чья мать только что умерла, их выгнал из трущобы разозлившийся хозяин, которому они задолжали. Он был готов отправить эти нежные цветы в местный бордель. Я заплатил ему их долг и еще немного и привез девушек на корабль. Им девять и десять лет, и они обе блондинки и девственницы! Третью девушку, еще одну блондинку-девственницу, я купил у моего друга, содержательницы публичного дома, которая высматривает товар для меня, когда я бываю в Лондоне. Она обычно работает для твоего брата Тонио. Эта девушка, однако, постарше. Кажется, ей тринадцать, как она говорит. Я хорошо заработаю на них плюс мои комиссионные за женщину, которую привез ты. Она тоже девственница? Для этого она выглядит чуточку староватой.

— Ей немногим больше двадцати, — ответил Кевен, — и она беременна, или, во всяком случае, так уверяет. Она первоклассный товар, дворянка и безупречного происхождения, с волосами цвета начищенной меди, светлой кожей и светлыми глазами серебристо-серого цвета.

Рашид аль-Мансур посмотрел на свою койку, где лежала женщина, завернутая в плащ. Ирландец, несомненно, знал, как расхваливать свой товар, но Рашиду тем не менее нужно было посмотреть на нее. Поэтому он подождал высказывать свое мнение.

— Что ты дал ей? — спросил он Мигеля.

— Щепотку сонного порошка, — ответил испанец. — Она проспит несколько часов.

— Тогда давайте разденем ее сейчас и посмотрим, что мы имеем, — предложил капитан. — Это проще сделать, пока она без сознания. Девицы благородного происхождения всегда сопротивляются. С них приходится сдирать одежду. На ней дорогое платье, и его тоже можно выгодно продать, если не испортить.

Втроем они начали раздевать Эйден. Они действовали осторожно, почти нежно, но когда Кевен протянул руку, чтобы снять ожерелье с шеи своей кузины, Рашид аль-Мансур остановил его:

— Оставь его, ирландец! Когда она будет стоять голая на помосте с таким украшением, это привлечет к ней интерес. — Он сделал знак своему рабу. — Забери одежду женщины и спрячь для продажи. Все, кроме сорочки. Она понадобится ей, пока мы будем в море.

Раб собрал одежду Эйден и отложил в сторону сорочку. Затем вышел из каюты. Трое мужчин в трепетном молчании уставились на обнаженную женщину.

— Святой Боже, — выдохнул испанец, — она — совершенство! — и почувствовал, как пробуждается его желание, но оторвать от нее глаз не мог.

Кевен Фитцджеральд от удивления потерял дар речи. Он не ожидал, что у Эйден такое прекрасное тело. Она была невероятно красива: с длинными ногами и телом, прекрасной грудью. Он тоже почувствовал, как в нем закипает желание. Может быть, ему не следовало продавать ее? Может быть, оставить для себя?

Рашид аль-Мансур разгадал его мысли.