Любовь напротив

Но вернемся к тому странному влечению, которое испытывала Мариетта к необычной и возбуждающей любви, связывавшей Алекс и Шама, любви, на которую Жак Верне наклеил глупый ярлык «страстной». Да, эта «страсть», если угодно, встала поперек тех привычек, чувств и планов, которые еще объединяли нас с Мариеттой. До поры, до времени между нами все «разворачивалось» нормально. Но с того момента, как Мари стала Доной… и даже Маридоной, я, напротив, разочаровался в профессии актера и в силу определенных обстоятельств и духа противоречия был вынужден оставаться в стороне от всяких компромиссов; в этой ситуации, когда мои достоинства обернулись минусом по сравнению с головокружительным успехом моей жены, мне оставалось лишь признать собственную несостоятельность и, как следствие, копировать стиль Эриха, гения, которым я восхищался именно за его сознательно «проваленные» шедевры. «Если это и есть „успех“, тогда я хочу быть неудачником», — постоянно твердил я Мариетте, которая жаждала «успеха» именно такого рода. Ах, сколько кавычек! Но они подчеркивают тот тон, которым я старался донести свои отрицательные оценки до Доны, которая внезапно стала объектом фанатичного поклонения толпы ничтожных дураков. По правде говоря, разве не приятно открыто презирать французское кино, — как, впрочем, и его зрителей, — лишенное величия и амбиций, и опускать ниже плинтуса крошку Мари, которая так глупо гордится тем, что стала одной из его звезд? За исключением отдельных режиссеров, таких как Ренуар[53], Виго[54] и, конечно, Бунюэль, я относился к европейским кинематографистам как своего рода отступникам. Те, кто отправились за океан и подчинились кодексу Голливуда, позволили себе опасно «заигрывать» с показной добродетелью, лицемерием и особенно с глупостью основных голливудских принципов, выработанных знаменитыми Р. П. Дэниелом, А. Лордом, С. Дж. Мартином Куигли и Уиллом Г. Хейсом[55], чьи имена должны навечно сохраниться в нашей памяти, потому что именно им мы обязаны извращениям и порокам в этом кино.

Необходимо отметить один очень важный момент — без жестких и четко сформулированных правил не возможна никакая «игра», поскольку «играть» — это, прежде всего, рисковать даже в рамках, установленных правилами самой «игры», правилами, которые великие таланты часто и весьма элегантно обходят, да еще и высмеивают при любом удобном случае. Хорошо, что есть борьба. Любое творение, любая идея, чей уровень хоть немного выше среднего, неизбежно является диалектическим. Огонь появился в руках человека только тогда, когда тот высек его из двух кусков кремня. Очевидная, но необходимая банальность, которая должна напомнить, что большинство кинематографических шедевров Голливуда появились на свет как результат постоянных трений между бунтарями, прибывшими из центральной Европы, и лицемерным пуританством американских пасторов, сформировавших смехотворный кодекс голливудской морали, которую теперь пытаются привить на нашей почве. Едва ли подобные попытки увенчаются успехом, поскольку всем известно, какие принципы заложены в ее основу. Однажды, когда я зашел к Алекс и Шаму на мансарду, я не без иронии зачитал им несколько строк, делая вид, что это могло иметь к нам отношение: «Из уважения к священным узам брака и семейного очага „треугольник“, — если под этим понимается любовь третьего лица к особе, уже состоящей в браке, — является объектом особо сдержанного подхода. Институт брака не следует изображать в негативном свете. При съемке любовных сцен необходимо помнить о природе человека и его привычках. Многие сцены вызывают опасные эмоции у несовершеннолетних, умственно отсталых и преступников…» И дальше все в том же духе, речь шла о порочной любви, которая не может быть ни привлекательной, ни красивой. Смеха вызывать она тоже не должна. И, наконец, не должна казаться правильной или допустимой. Короче говоря, в целом любовь было запрещено рассматривать в деталях — «ни методов, ни способов». Чуть дальше в другой статье критиковался показ наготы… особенно «полунаготы». Фильмы никоим образом не следовало «приправлять» обнаженкой или, что того хуже, полуприкрытой наготой. А пятая статья вообще била все рекорды: «Прозрачные и просвечивающие ткани, подчеркивающие формы тела, необходимо строжайшим образом запретить, так как они оказывают более сильное эротическое воздействие, чем откровенная нагота».

И я добавил, глядя прямо в глаза сначала Алекс, а потом Шаму:

— Жаль, что мы не в Голливуде, так как разумным людям вроде нас не оставалось бы ничего другого, кроме как нарушать их кодекс…

После чего между нами воцарилось восхитительное молчание, пропитанное замешательством и смущением.