Любовь навылет (СИ)

Он протянул ей мороженое. Она поколебалась, но взяла. Села на скамейку и откусила большой кусок. Вкусное, шоколадное. Эд сел на расстоянии и тоже принялся за мороженое. Даша искоса на него поглядывала, но ничего во внешности Эда не говорило о его волнении или плохом настроении. Он был собран, деловит и спокоен, словно они не ссорились несколько дней назад. Рыжая бородка блестела на солнце, вихры уложены в аккуратную причёску. Даша гадала, зачем он пришёл.

К ним подлетели воробьи и запрыгали около ног. Даша отломила и бросила им кусочек вафельного стаканчика. Птицы устроили небольшое, но громкое побоище.

— Ты когда-нибудь влюблялась до помутнения рассудка?

Даша затаила дыхание. Это была исповедь! Он решил довериться ей и рассказать о женщине, которая отвергла его первую любовь. Но отвечать на вопрос о помутнении рассудка Даше не хотелось.

— Ты обо мне собрался поговорить?

— Я просто спрашиваю. Можешь не отвечать, если тебе неудобно.

Перед глазами возник Оленев, скользящий по речному льду между проталинами, да так живо, что Даша почувствовала натяжение автомобильного троса в руках. О да, она знала, что такое влюбиться быстро, пылко и неудачно.

— Нет, я никогда не влюблялась.

— А у меня было. Я сначала услышал её голос, она громко и заразительно смеялась — не знаю, над чем. Вокруг неё толпились люди, и все улыбались. Я подошёл поближе, чтобы рассмотреть эту девушку. Мне стало интересно, кто это так смеётся.

А потом влюбился в неё, а она оказалась невестой его старшего товарища — человека, которым юный Эд восхищался, и которому немного завидовал. Какой школьник не позавидовал бы молодому пилоту, особенно если школьник толстенький и некрасивый, а пилот бравый и перспективный?

— И вот я увидел её, — продолжил Эд. — Это была очень красивая девушка: яркая, стройная, грациозная. Но я клюнул не на внешность. В ней было то, что больше всего привлекает в людях: смелость.

— Харизматичность, — вспомнила Даша определение, которое этой девушке дала Нина Петровна.

— И харизматичность тоже, — покосился на неё Эд. — Но главное — смелость. Жизнерадостность, беззаботность, упрямство. Какой-то наивный, но здоровый эгоизм. Все эти качества могут осложнить жизнь, но без них человек превращается в унылую серость.

Даше стало неприятно. Если жена Оленева была такой неординарной личностью, то по сравнению с ней любая девушка будет казаться унылой серостью. А Оленев, потеряв такую женщину, и не посмотрит в сторону другой. Понятно, почему он не женился после развода. Второй раз найти «красивую и смелую» — задача нетривиальная. На сердце потяжелело. Захотелось прекратить разговор:

— Эд, а это важно? То, что ты сейчас рассказываешь. Это имеет отношение к нашим… м-м-м… проблемам?

— Да, конечно. Иначе я не стал бы рассказывать.

— Ладно, давай.

— Есть два типа людей. Одни просчитывают каждый шаг: в какую сторону идти, как себя обезопасить, куда поставить ногу, чтобы не оступиться. Трусы и неудачники, проще говоря. А другие живут и радуются, как будто знают, что ничего плохого с ними не случится.

— Это глупо. С каждым человеком может случиться что-то плохое, никто же не застрахован, — сказала Даша.

Эд улыбнулся, кинул воробьям последние вафельные крошки и отряхнул колени.

— Да, никто не застрахован, но некоторые умеют об этом забывать. Ну, знаешь, танцуй так, как будто никто тебя не видит, живи так, как будто никогда не умрёшь? Вся эта философия. Я согласен, это глупо и местами даже опасно, но в целом это свободная жизнь, а не пресная рутина, как у остальных. У меня, например.

 — Это у тебя-то рутина? Эд, у тебя интересная жизнь! Ты же не в бухгалтерии штаны протираешь.

— Даша, ты путаешь интерес и ответственность, а это разные вещи. Диаметрально противоположные. Знать, что твоя ошибка может угробить триста человек, — это не интересно, не свободно и не весело. Это угнетает.

— Ты всегда можешь устроиться в ресторан, где будешь радостно и весело жарить котлеты.

— Могу, но дело же не в профессии. В ресторане тоже можно угробить триста человек. Дело в том, что у тебя в голове. Или ты унылая серость, или живёшь на всю катушку: делаешь, что тебе хочется, дружишь с тем, кто нравится, трахаешь не того, кто доступен, а кого сам выбрал.

— Ну понятно! Это была смелая, свободная духом и харизматичная девушка, поэтому ты на неё запал.

Эд посмотрел ей в глаза. Сказал с нажимом:

— Нет. «Запал» — слишком легковесное слово. Я влюбился. Потерял голову. Сошёл с ума.

— А она тебе отказала, — злорадно припечатала Даша.

Ей надоело слушать дифирамбы в адрес другой женщины, предположительно бывшей супруги Оленева. Узнать подробности Эдикиной первой любви было любопытно, но он пел ей осанну так, словно до сих пор не мог забыть.

— Почему отказала? Нет, она меня поцеловала, разделась и легла со мной в постель. И после этого моя пресная рутинная жизнь внезапно обрела смысл. Извини за пафос.

— Какой смысл в шестнадцать лет? — пробормотала Даша, пытаясь уложить в голове новую шокирующую информацию. Они что, спали?!

— Почему в шестнадцать? — удивился Эд. — Мне было двадцать восемь.