Первым делом поднимаю с земли телефон. Он как и я весь в грязи. На всякий случай выключаю гаджет. Его надо почистить от грязи и дать высохнуть. Если еще и телефон сдохнет, я этого не переживу.
Запах тины везде. Остервенело тру салфетками лицо, руки. Волосы тоже в тине. Ну что стоило хвост затянуть? Нет, так же красивее! Довыбенивалась…
И перед кем? Перед мужиком с бидоном? Или перед этим ублюдочным мажором?
Он ведь видел меня, видел. Специально по яме проехался на полной скорости.
Тру, тру, тру, а оно только хуже делается. Не вытирается ничего, наоборот, еще больше размазывается. Салфеток больше нет, а я не то чтобы грязнее чем была. Просто теперь равномерно зеленая.
Как я в таком виде появлюсь в особняке у Вишневских? Кто меня на порог пустит? В город вернуться еще хуже, меня с электрички первый же патруль снимет.
Почему я такая неудачница? Почему у всех все получается, у одной меня через одно место? И даже не скажешь, что мажор виноват, потому что я смотрела в телефон, а не на дорогу. Возможно, я бы заметила его раньше и не дошла бы до лужи.
Теперь надо идти искать какой-нибудь ручей или озеро, чтобы умыться. В крайнем случае колодец. И с волос грязь смыть. Одежду отстираю, у меня теперь есть кислородный отбеливатель. А вот кроссовки похоже придется выбросить. Так жалко, я на них столько копила. Мама с последней зарплаты добавила недостающую сумму, и я наконец их купила. Красивые, кожаные, на высокой подошве…
Слезы ручьями текут по щекам. Сажусь на траву, уткнувшись в колени, и реву, не могу остановиться. Мне жаль маму, жаль кроссовки, и себя жаль. Знаю, что вокруг никого, поэтому даю себе волю выплакаться.
Все равно я не буду здесь сидеть вечно. Выревусь, встану и пойду. Куда угодно. Искать воду, искать особняк Вишневских. Проситься у управляющего Григория Константиновича, чтобы разрешил мне помыться. Там у прислуги есть своя душевая комната. Переоденусь в униформу, а одежду высушу. Потом заберу в город, постираю…
За рыданиями не замечаю, как ко мне задом подъезжает машина, и поднимаю голову только когда слышу над собой голос Каренина.
— Я от тебя другого и не ожидал. Все, что ты можешь делать, это сидеть у обочины и реветь.
С ненавистью смотрю на холеное лицо.
— Тебе то что? Катись давай куда катился, а ко мне не лезь, — и снова утыкаюсь в колени, крепко обнимая их руками.
— Что ж ты такая злая, заучка? У тебя что, секса давно не было? — он опускается рядом на корточки, и у меня перехватывает дыхание.
Тот самый запах. Который был на рубашке. Теперь я не могу поднять голову — Каренин точно все поймет. Догадается, что я обнюхивала его рубашку и улетала… А разве в таком можно признаваться?
Вместо ответа отстраненно пожимаю плечами.
— Причем здесь секс? — мой голос звучит сухо и невыразительно. — Просто мне назначено на восемь тридцать, а как я приду в таком виде…
— Кстати, хотел спросить, что ты здесь делаешь? — мажор продолжает допытываться.
— Тебе-то что? — отвечаю устало. Собираю волосы и сворачиваю в узел. Оглядываюсь по сторонам, рядом растет куст с острыми листьями. — Можешь мне отломить эту веточку? У меня руки заняты?
— Зачем? — удивляется Каренин.
— Проткну тебе глаз, ты наконец отвалишь и оставишь меня в покое.
Он хмыкает, но веточку отламывает.
— Спасибо, — бросаю скупо, используя ветку в качестве шпильки, чтобы закрепить узел на затылке. Встаю и отряхиваю подсохшие комочки тины.
А это выход. Если встать на солнце и простоять так до обеда, вся эта грязь сама высохнет и отпадет.
Срываю пучок травы, протираю экран телефона включать пока боюсь, потом, когда нормально его почищу. Поднимаю сумку и забрасываю на плечо. Каренин отламывает еще одну веточку.
— Ты куда собралась?
— Пойду искать воду. Ты не знаешь, здесь есть речка? Или озеро? Ну хоть лужа, только почище этой.
Каренин не перестает качать головой, закусив ветку вместо сигареты. Ломает напополам, отбрасывает и поднимается с корточек.
— Садись в машину, — обходит внедорожник и садится за руль. Видя, что я все еще хлопаю глазами, нетерпеливо повторяет: — Ты с первого раза никогда не понимаешь, заучка? Тебе все время надо повторять?
— Не надо, — мотаю головой, — но и в машину к тебе не сяду.
Он снова выходит, берет меня за локоть и тянет за собой.
— Я никуда с тобой не поеду! — вырываю локоть и топаю ногой. — Оставь меня в покое. Что ты хочешь? Твоя рубашка чистая, выстиранная лежит у меня дома. Отстань от меня!
— Поехали, — говорит он неожиданно нормальным голосом, — у меня здесь дом. Примешь душ, переоденешься. Штаны я тебе найду, а твоя блузка у меня в машине.
— Не надо штаны, у меня есть одежда, в сумке, — сдаюсь под его напором.
У меня больше нет сил сопротивляться. Если и правда так можно, то почему нет? Подхожу к открытой дверце внедорожника, заглядываю в салон и нерешительно останавливаюсь.
— Чего тормозишь? — Каренин не доверяет, нависает сзади. Оборачиваюсь и стараюсь реже дышать, чтобы не уплыть от запаха. И еще стараюсь не думать, как ужасно пахнет от меня.
— У тебя салон светлый. Вымажется.