Любовь не кончается: Эйлит

Вполне естественно, что Голдвин смутно помнил, как встал на ноги и при помощи удивленной и обескураженной Эйлит добрался до дверей. Не помнил он и теплого прощания с гостеприимным хозяином. Едва коснувшись мягкой перины, набитой гусиным пухом и овечьей шерстью, он заснул, позабыв даже о тепле тела прижавшейся к нему Эйлит, о головокружительном запахе ее волос и ласковых губах.

Он проснулся поздним утром оттого, что Эйлит безжалостно трясла его плечи и кричала что-то на ухо. Голова гудела. С трудом разомкнув отяжелевшие веки, Голдвин с протестующим ворчанием оттолкнул руки жены.

— Ну, наконец-то! — воскликнула она. — Я уж думала, ты никогда не проснешься..

Ритмичная, подобная ударам молота о наковальню, боль сопровождалась приступами тошноты. Голдвин попытался было сесть, но спустя мгновение беспомощно рухнул на подушки, прикрыв глаза рукой.

— Оставь меня в покое, — простонал он.

Воцарилась тишина, но Эйлит не ушла из комнаты. Голдвин с закрытыми глазами чувствовал на себе ее осуждающий взгляд.

— Неужели от выпитого у тебя заложило уши? — наконец спросила она. — Разве ты не слышишь звона колоколов?

Голдвин прислушался. Сквозь шум в голове до него донеслось гулкое и монотонное: бум, бум, бум.

Отняв руку от глаз, он вопросительно посмотрел на Эйлит.

— Король Эдуард умер. — Она подала мужу рубаху, брюки и теплую куртку. — Граф Гарольд избран его преемником. Завтра состоится обряд коронации.

— Откуда ты знаешь?

— Альфред приезжал за кольчугой и шлемом. Он очень торопился, даже отказался от эля и хлеба.

Голдвин проглотил слюну. В горле першило, во рту стоял отвратительный привкус. Он начал медленно одеваться. Голова болела так, словно вот-вот собиралась расколоться на кусочки. Из-за закрытых ставен доносился шум дождя.

Пальцы отказывались повиноваться, и Эйлит, сверкнув глазами, сама помогла ему застегнуть ремень и пряжки на ботинках.

— Ты только подумай, Голдвин! С сегодняшнего дня ты личный оружейник короля!

Голдвин вымученно улыбнулся в ответ.

Собственная голова казалась ему колоколом, внутри которого из стороны в сторону раскачивался раскаленный язык. Или это в ушах стоял звон аббатского колокола, оплакивающего бренную душу короля Эдуарда, минувшей ночью вознесшуюся на небеса, и провозглашавшего коренной поворот в его, Голдвина, судьбе?

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Январь 1066, Нормандия, Бриз-сюр-Рисл.

Шел мокрый снег. Свирепый ветер то и дело набрасывался на Рольфа де Бриза, который, спотыкаясь, пересекал внутренний двор фамильного замка. Когда порывы капризного ветра, налетая на факел, пытались погасить пламя, все вокруг на мгновение погружалось в кромешную тьму. Едкие струйки дыма летели Рольфу в лицо. Обогнув огромную навозную кучу, он прикрикнул на свору мастиффов, стерегущих ворота — завидев человека, те начали рваться с цепи, — и вошел в каменную конюшню.

В первом стойле, распластавшись на земле, лежала племенная кобыла. Ее тело содрогалось от боли, шкура лоснилась от пота, ноздри судорожно раздувались, а глаза, казалось, побелели от страха.

Рядом, опустившись на колени, стоял Танкред де Фоввиль, управляющий.

— Думаю, пришло время принимать решение, мой лорд. Ей совсем плохо. Сгорело четыре свечи, а схватки все еще продолжаются. Полагаю, проблема в ноге жеребенка.

Потушив факел в луже у двери, Рольф склонился над лошадью. Пару лет назад она обошлась ему в кругленькую сумму на парижской ярмарке. В ее жилах текла благородная арабская кровь. Первенец, годовалый жеребенок, подавал большие надежды, но для того чтобы лошадь окупилась, Рольф рассчитывал получить от нее по меньшей мере четырех жеребят. Именно поэтому Танкред и послал за хозяином, не решаясь взваливать бремя ответственности на свои плечи.

Ласковое поглаживание и нежные слова Рольфа немного успокоили кобылу. Он не собирался терять ее: животное имело сильное сердце и мужество.

Продолжая гладить лошадь по крупу, Рольф помог ей подняться на ноги. В ее раздутом брюхе отчаянно бился жеребенок. Подняв заднюю ногу копытом вверх, кобыла пыталась дотянуться до живота.

— Тихо, девочка, тихо, — прошептал Рольф, потрепав кобылу по морде. Затем, повернувшись к Танкреду, спросил:

— Воды уже отошли?

— Да, мой лорд, сразу же после полуночи. Бедняжка порядком натерпелась с того времени.

— Хорошо, позови конюха. Пусть он крепче держит ее, а я посмотрю, в чем дело.

Привязав лошадь к вделанному в стену кольцу, Рольф повесил на перекладину у кормушки второй фонарь. Свет, заигравший тенями на его волосах, окрасил их в темно-рыжий, такой же, как масть кобылы, цвет. Волны взъерошенных прядей свидетельствовали о буйном темпераменте лорда де Бриза.

Лошадь попыталась поднатужиться, но приступ резкой боли в животе заставил ее застонать. Рольф помрачнел: похоже, Танкред оказался прав. Видимо, жеребенок действительно принял неправильное положение и не мог родиться без посторонней помощи.

Ласковыми уговорами он убедил кобылу оставаться на ногах, затем быстро сбросил с себя жилет и рубашку, обнажив крепкий, мускулистый торс.