Любовь не по плану (СИ)

— Допустим, — вспоминаю наставления зятя о формате «кнута и пряника», — но только поцелуй.

— Хорошо, — губы Марецкого близко, он словно готовится к важному шагу, не решаясь прикоснуться. — Дай знать, когда мне остановиться, — шепчет.

Не успеваю ответить, когда твёрдые губы накрывают мои, увлекая в поцелуй. Неторопливый, даже осторожный, но такой тягучий и приятный, что руки взмывают вверх, обхватывая шею Макара и притягивая ближе. Мои последние отношения закончились несколько месяцев назад и иногда, проведя в одиночестве вечера перед телевизором, я хотела, чтобы рядом кто-то был, чтобы обнять и пожелать «спокойной ночи». И сейчас рядом он, говорит важные вещи, вот только пропасть в нём не позволяет спор и понимание, что мы слишком разные, чтобы оказаться вместе.

А поцелуй становится горячее, настойчивее. Руки мужчины гуляют по моему телу, разнося волны предвкушения и такой нужной ласки, утягивают, требуют ответить и хотя бы ненадолго поверить в то, чего по определению быть не может. Запускаю ладони под футболку Макара, чувствуя горячую рельефную кожу и дрожь, которую вызывают мои несмелые касания. Отрывается от моих губ, тяжело дыша и показывая, что готов к продолжению, но решение за мной. Напирать не будет, позволив мне выбрать, а я уже выбрала…

Глава 17

Жизнь состоит из множества моментов: хороших и плохих, приятных и не очень… Сейчас я качаюсь на волнах приятного, расслабляющего и такого нужного. Руки Макара оплетают, скользят по коже, очерчивая изгибы и прикасаясь к чувствительным местам. Так хорошо, что хочется мурлыкать. Зажмуриваюсь, позволяя Марецкому не контролировать себя, не ждать команды, разрешения, намёка — просто делать.

Настолько расслабляюсь, что вскрикиваю, когда меня резко переворачивают. Он оказывается сверху, нависает и тут же увлекает в поцелуй, не позволяя бросить в него резким комментарием. А я могу. Вечером неоднократно из меня вырывались фразы, которые в любом другом убили бы романтику к чертям, но Марецкий, словно отгородившись, продолжал ласкать и собирать мои стоны.

И сейчас, когда его ладони бродят по моему обнажённому телу, собирая мурашки, свидетельствующие о желании продолжения, его ничто не остановит. Умеет он быть чувственным, под кожу влезть, но заставить откликаться. Касания, поцелуй, шёпот, горячие фразы — растекаюсь под ним, требуя действий.

А действия имеются прямо сейчас, когда Макар вклинивается между моих ног и таранит, выбивая сдавленные вздохи и заставляя выгибаться, принимая его. Быстро, ритмично, без пауз, на грани накрывающего наслаждения и звука противного будильника, оповещающего, что мне пора на работу. Ещё немного, чтобы двигаться ему навстречу, подмахивая бёдрами, подтверждая желание обоюдными стонами. Пальцы Макара больно впиваются в бедро, но эта боль яркая — вперемешку с наслаждением и захватывающим экстазом. Застывает, чтобы отдышаться и позволить вырвать остатки удовольствия, подчиняющего тело.

Так хорошо, что грустно. Иногда бывает: пылаешь в моменте, упиваешься эйфорией, но умом понимаешь, что подобного не повторится, потому что эти эмоции существуют сейчас, здесь, с определённым человеком.

Марецкий оказывается рядом, прижимает так сильно, что дышать трудно. Но я не вырываюсь, лишь улыбаюсь, посматривая на его синие ногти, напоминающие, что вчера он был нянькой. Будильник вновь оживает. У меня их пять. Я трудная на подъём, поэтому один за одним сигналы срабатывают через каждые десять минут.

— Пора вставать, — шепчу Макару, которому, в отличие от меня, не нужно даже из квартиры выходить.

— Это был второй. Есть время до третьего, — он даже количество будильников за эту неделю изучил. — Хорошее утро… — произносит загадочно, перебирая мои волосы. — Приятное.

— Ещё скажи, что у тебя мало было «приятных», — примерно представляю длинный список побед Марецкого, который обновлялся каждую неделю, а то и по два раза.

— Немало, но такое впервые, — Макар притягивает меня ближе, не позволяя отключить третий сигнал. — Изменилось всё, другим стало. Не могу объяснить.

— А ты попробуй, — поднимаю глаза, хочу понять, насколько он открыт.

— Раньше между начальной и конечной точкой у меня расстояние было примерно вот таким, — показывает сведёнными пальцами пару сантиметров, — и преодолеть я его мог за один день. Да что там день, несколько часов. А сейчас, чёрт возьми, я этой конечной точки не вижу. Вот лежишь ты рядом — тёплая, податливая, расслабленная, — а ни черта эта точка ближе не стала. Словно ещё дальше… И моя вроде, со мной, а не доверяешь. Чувствую, что не доверяешь. Так?

— Так, — честно признаюсь, едва не обмолвившись о споре.