Изучая список, Канлар испытывал некоторые колебания. Дело в том, что супруга Се-Ньяра баловалась на досуге живописью и была весьма в этом искусна, но широкой славы художницы не приобрела – не от того, что её работы были плохи, а от того, что была более занята делами министерства внешней разведки и не могла уделять своему увлечению достаточно времени. Конечно, в список её никто внести не додумался, и Канлар теперь рассуждал сам с собой, не будет ли с его стороны злоупотреблением предложить госпожу Се-Ньяр как ещё одну участницу. Эти мысли тревожили его в первую очередь от того, что сам Се-Ньяр был его близким другом, и такое явное покровительство могло бы показаться нечестным и эгоистичным порывом.
«С другой стороны, она ведь и в самом деле прекрасно пишет», – рассуждал внутри себя Канлар, уже почти решив вынести соответствующее предложение, но тут же погрузившись в ещё одну сторону вопроса.
Вспомнив уроки управления и советы самой королевы, он задумался о том, что рассуждает, как рассуждал бы глава внешней разведки. В своём прежнем статусе он был всего лишь рядовым членом совета, который мог только вносить предложения и обсуждать то, что было угодно обсудить её величеству. Даже в делах его собственного ведомства её голос был решающим – к чести королевы отметим, что она не любила вмешиваться в дела профессионалов, и чаще одобряла решения своих советников по части их узких профессиональных вопросов, нежели противоречила им.
Так или иначе, теперь статус Канлара сменился, и он из рядового советника превратился в супруга королевы – с полным набором полномочий принимать решения самостоятельно в тех случаях, где они не входили в противовес с волей королевы.
Поскольку вопрос с участниками мероприятия едва ли был для Каи принципиальным, следовал логичный вывод: для короля-консорта вполне допустимо самостоятельно внести в этот список новое лицо, не спрашивая на тот счёт советов и разрешений.
Пожалуй, напротив, представить такой вопрос как предложение есть обозначить свою политическую слабость и зависимость.
«Вот угораздило же!» – эмоционально высказался внутри себя Канлар, измотанный всеми этими расчётами и размышлениями, после чего взял листок у королевы с решительным:
– Позвольте, я внесу ещё одно имя, – и уже безо всяких сомнений записал туда госпожу Се-Ньяр.
Поскольку ни королева, ни кто-либо ещё в ответ на такое самоуправство не возмутился, Канлар сделал вывод, что всё решил правильно.
Расправившись с вопросами живописи, Кая задала советникам новую задачку:
– Господа, – сказала она, – мне нужно найти предлог, чтобы пригласить моего троюродного брата в столицу.
Поскольку княжна изъявила желание поискать жениха среди иноземцев, вызывать князя посмотреть кандидатов казалось преждевременной идеей. Конечно, троюродные так и так знают, что, какой бы предлог им ни прислали, – это всего лишь предлог, и дело в махийской принцессе и смотринах. Но приличия-то надо соблюсти!
– Чего изобретать-то? – пожал плечами генерал. – Пусть наших новобранцев посмотрит, глядишь, укомплектует свои отряды!
– Мы не можем ослаблять столичные отряды засчёт усиления войск потенциального противника, – логично возразил Канлар.
Не то чтобы кто-то всерьёз ожидал от троюродных военного удара, но политика не то поле деятельности, где можно пренебрегать такими вероятностями.
– А князь не рисует? – спросил министр культуры.
– Увы, нет, – разочаровала его Кая. – Зачем бы нам тогда предлог?
Советники ещё с полчаса ломали голову, но так ничего конструктивного и не придумали.
Им и в голову не пришла мысль, что князь, недолго задержавшись в своих землях, уже готовится выехать обратно без всяких предлогов.
Потому что глазастая княжна уже отправила родне паническое письмо, основным посылом которого было: «Наша сестра безумно влюблена в мужа, это катастрофа, она смотрит ему в рот и делает всё, как он скажет!» – и всё троюродное гнездо засуетилось, заволновалось и пришло к выводу, что нужно срочно принимать меры.
Так что князь отправлялся в столицу – спасать королеву от тлетворного влияния чересчур деятельного супруга.
А по официальной версии, конечно, – искать жену.
Пока не женили на какой-нибудь неженке-художнице или, того хуже, скучной ниийке с невнятным свёкром явно недружеского характера.
Тем же вечером в двух благородных столичных семействах произошло два серьёзных разговора, имеющих далеко идущие последствия.
Первым вернулся из дворца в свой особняк канцлер, и тут же навестил дочь. Девица была благочинно занята чтением, и серьёзных разговоров не ждала – в поведении своём она всегда была весьма примерна, и вчера на балу не совершила ничего предосудительного, в этом можно было быть уверенным!
Канцлер в непривычной ему манере долго мялся и говорил о погоде, что было для него крайне несвойственно, поэтому, в конце концов, примерная дочь не выдержала и прямо сказала:
– Отец, я же вижу, что у тебя ко мне есть какой-то вопрос. Уж говори как есть.
Уличённый канцлер ощутимо смутился и предварил свой интерес предупреждением: