Любовь не с первого взгляда

Именно эта противоестественная идеальность её движения заставила сердце Канлара сжаться. Ему захотелось окликнуть её, остановить, примириться, но его гордость горячо воспротивилась этому порыву. Он не знал и не чувствовал за собой никакой вины, и видел вину лишь в ней — в её деспотичном, эгоцентричном поведении. Ему с отчётливой несомненностью казалось, что он должен стоять твёрдо и решительно в этом конфликте, иначе, поддавшись ей, он потеряет самого себя, потеряет уважение к себе. Поэтому он только крепче сложил руки на груди и стиснул зубы, рисуя на своём лице самое отстранённое и непримиримое выражение.

Кая, которой каждый шаг давался с глубокой душевной болью, в дверях всё же остановилась и нерешительно обернулась. Суровое лицо мужа не вдохновляло на продолжение беседы. Выгнув бровь, он язвительно подтолкнул её:

— Смею вас заверить, никакие люстры нынче падать не собираются.

Она удивлённо перевела взгляд наверх, только потом вспомнила, к чему была сказана эта фраза, закусила зубами внутреннюю сторону щеки, бросила на него взгляд одновременно гневный и обиженный, повернулась к нему, раздумав уходить, и сложила руки на груди тем же жестом, что и у него.

— В самом деле, — холодно отметила она, соглашаясь с его оценкой состояния люстры. — Не поспоришь.

Он криво ухмыльнулся самым уголком рта, что, впрочем, в сочетании с холодным взглядом не выглядело ни в малейшей степени дружелюбным.

С минуту помолчав, он с некоторым сомнением в голосе добавил:

— А вот графин мог бы и упасть.

Кая скептически посмотрела на графин, который стоял вполне себе прочно, и весьма холодно откомментировала:

— Полагаю, нет.

С по-прежнему каменным и не выражающим никаких эмоций лицом Канлар небрежно смахнул графин рукой.

С грохотом тот разбился о пол, расплескав кругом воду.

Королева машинально крикнула Кати оставаться в прихожей и не беспокоиться. Король-консорт невозмутимо игнорировал тот факт, что вода подобралась к его туфлям.

С минуту Кая в недоумении смотрела на осколки, после чего сдержанно отметила:

— По правде сказать, не испытываю ни малейшего желания вас целовать.

В ответ на подобные откровение Канлар лишь хмыкнул. Ему тоже, по совести говоря, совсем не хотелось в этот момент целоваться.

— Вот как! — тем не менее, мягко удивился он. — В таком случае, я настаиваю.

Она встретилась недоумёнными глазами с его непреклонным взглядом.

Медленно сделала шаг к нему, другой, третий. Его испытующий и немного насмешливый взгляд сбивал её, и она смотрела куда-то в пустоту, в район его плеча.

Она сама не знала, почему подчиняется — возможно, потому что это «я настаиваю» напомнило ей их давнишние игры по столкновению воли на балу, и ей с несомненной отчётливостью казалось, что уйти сейчас было бы катастрофической ошибкой.

Когда она подошла уже вплотную, он неожиданно остановил её рукой и с мягкой насмешливостью сказал:

— Полно. Кажется, мы с вами уже выяснили тот факт, что я не насильник.

Резкая перемена в его интонациях обескуражила её. Она почувствовала смятение: ещё неостывший гнев смешался с болью от ссоры и отозвался в сердце горечью и обидой — не столько на него, сколько на саму себя.

— Зачем же тогда настаивали? — тихо, не глядя на него, спросила она.

Он пожал плечами и честно ответил:

— Хотел узнать, подойдёте ли.

— И что выяснили? — ещё тише и совсем уж безвыразительно поинтересовалась она.

— Да у меня просто день открытий сегодня! — ехидно и весело отозвался он. — Сегодня я узнал о себе, что, во-первых, я бунтовщик, во-вторых, планирую свергнуть вас и править самовластно, а в-третьих и в самых поразительных — оказывается, я ещё и тот человек, который способен принуждать женщин к близости, — фыркнул он. — Вы весьма лестного обо мне мнения, мадам, — насмешливо попытался поклониться он, но из-за того, что она стояла слишком близко, манёвр ему не удался.

Где-то две минуты потребовалась ей, чтобы критически подойти к собственным словам и поступкам и признать, что её сегодняшние выводы были более выражением её страхов, нежели логичной оценкой его личности.

К сожалению, чувства в этом вопросе не поспевали за разумом: она уже поняла, что была неправа, но всё еще чувствовала себя задетой, возмущённой, оскорблённой и обиженной.

Часть её размышлений отражалась на её лице — что можно было рассматривать как довод в пользу подсознательного доверия к нему — и он с нескрываемым интересом вглядывался в это отражение её внутренней жизни, более увлечённый очередной загадкой, чем ссорой.

Наконец, всё также глядя не на него, а скорее куда-то в его плечо, она медленно озвучила результат своих размышлений:

— Я слишком разгневана сейчас, чтобы иметь силы признать свою неправоту. Вы не могли бы, — вдруг на самой тяжёлой части своей фразы она посмотрела ему в глаза, — если это возможно, дать мне время побыть одной и поразмышлять?

Несколько секунд он недоумевал, потом сдержанно ответил:

— Разумеется. У вас есть столько времени, сколько вам нужно.

— Благодарю, — сделала она лёгкий реверанс и удалилась в свою спальню, оставив его в полном недоумении.