Любовь небесного цвета

Аналогичные соображения относительно армии высказываете «Нескучных чернобыльских рассказах» Сергей Мирный. С одной стороны, армия отличается от гражданки в первую очередь отсутствием приватности, ты ни на миг не бываешь один, и это, включая коллективное, по команде, выполнение естественных потребностей, весьма мучительно. С другой стороны, «коллективное „мочение“ как мало что еще способствует „боевому слаживанию подразделения“ (это военный термин), сидение на очке в коллективе себе подобных воспитывает крепость характера, устойчивость психики и — это я без шуток! прочувствовал на собственном опыте — чувство слияния с массой — „и я“, так сказать, „этой силы частица“. И командир, делающий „это“ вместе с солдатами, не только не теряет лица, но становится к ним психологически ближе». Но, как и в предыдущих примерах, мужчины здесь не смотрят друг на друга, а заняты неким общим и весьма важным делом.

Однако сказанное верно не для всех мужчин и не во всякой ситуации. Я уже упоминал мальчишеские соревнования по «писанью» и по мастурбации. Каждый, кто бывал в подростковых лагерях, знает, что некоторые мальчики насколько стадны, что и в уборную ходят исключительно группами, не испытывая при этом ни смущения, ни гомоэротических чувств. То ли у этих мальчиков просто нет подобных комплексов, то ли «свои ребята» — нечто совсем другое, чем посторонние люди.

Сходную ситуацию представляет баня. Голое сообщество себе подобных, в котором все равны, доставляет многим мужчинам особое удовольствие. В этом общении нет гомоэротики, зато присутствует очень важная для всех мужчин гомосоциальность — особое, основанное на исключении женщин, состояние мужской солидарности, в котором соперничество и ревность, в том числе — из-за женщин, сочетаются с чувством общности, принадлежности к одной и той же группе («мы — мальчики», «мы — мужчины»). Какие-то исключительно мужские сообщества, союзы и организации существовали во всех без исключения человеческих обществах.

Иконография и эстетика мужского тела

Многие искусствоведы связывают появление мужской наготы в изобразительном искусстве прежде всего с гомоэротизмом самих художников. В этом есть большая доля истины. Среди художников, посвятивших свое творчество воспеванию мужской красоты, как и среди исследователей этой темы, действительно много явных и скрытых гомосексуалов.

Однако каноны мужской красоты и связанные с нею табу исторически изменчивы, они отражают не только собственную сексуальную ориентацию художника, но и эстетические нормы его эпохи.

Чтобы сделать наготу социально приемлемой для антисексуальной и, тем более, антигомосексуальной европейской культуры, художники многие годы вынуждены были использовать стратегию, которую английский историк Питер Гэй назвал «доктриной расстояния»: «…Чем более обобщенным и идеализированным является представление человеческого тела в искусстве, чем больше оно задрапировано в возвышенные ассоциации, тем менее вероятно, что оно будет шокировать своих зрителей. На практике это означало изъятие наготы из современного и интимного опыта, путем придания ей величия, которое могут дать сюжеты и позы, заимствованные из истории, мифологии, религии или экзотики».

В отношении мужской наготы это было даже важнее, чем в отношении женской. Западноевропейское искусство Средних веков не скрывало половых признаков (даже у младенца Христа пенис часто тщательно выписан), но ему чужд античный культ телесности. В отличие от идеализировавшей тело античности, согласно христианской идеологии, земное тело несовершенно и достойно презрения, «умерщвление плоти» означает желание освободиться от нее, стать как можно бестелеснее.

В эпоху Возрождения мужская красота и потребность познать и физически совершенствовать свое тело были открыты заново. Альбрехт Дюрер в знаменитом автопортрете тщательно выписал собственные гениталии, которые выглядят такими же напряженными, как лицо художника.