Любовь, опять любовь

Снаружи скрипел под ногами гравий, хлопали дверцы автомобилей, раздавались бодрые голоса: «На неделе увидимся…»; «Будешь у Долли?».

— Что мне теперь делать? О, я знаю, вы скажете: у вас есть Нора. Да, слава богу, есть у меня Нора. Но кто будет управлять имением? — Необъятность задачи извергла из Элизабет еще стакан слез. — Нет, я не собираюсь отступать, я не боюсь ответственности… Черт, не могу перестать плакать, я так злюсь, так злюсь…

— Неужели вам никогда не приходило в голову, что такая идиллия не может длиться вечно? — отважилась Сара копнуть поглубже.

— Конечно, приходило. Кому не приходило в голову, что это идиотский фарс! Но так предать! Стивен меня предал! — Отказавшись таким образом признать, по крайней мере, в этот раз, существование сферы, где боль правит как жестокий король, подданные которого готовы на любые средства, чтобы от него избавиться, Элизабет снова вскочила. — Ладно, я не это хотела сказать. Что я хотела… Я несу ответственность по всем обязательствам Стивена. Я имею в виду финансовые обязательства. Вашу труппу он выделял, ваш театр у него стоял особняком. Его увлечение Жюли — я имею в виду, как личностью — выходило за рамки здорового интереса. Не знаю, в курсе ли вы, но Стивен ею буквально бредил. Я лично считаю, что не следует носиться с темой самоубийства, как это принято в опере и в драме. Это дурной пример для всех, а люди слабы, подвержены влияниям. Об этом нельзя забывать. — Элизабет принялась поправлять прическу, но получилось у нее еще хуже, и она вновь переключилась на осушение физиономии с помощью новых платочков и салфеточек. Слезы наконец иссякли. — Извините за все это, Сара. Когда разберемся, я пошлю вам все материалы по Жюли. Может быть, музею пригодятся, сами решите. И вот еще, это Стивен оставил для вас. Я не смотрела, видела мельком лишь первую страницу. — Она вручила Саре школьную ученическую тетрадь в красной обложке и решительно направилась к двери.

На обложке выделялось белое пятно наклейки, а на ней блеклая надпись карандашом: «Для Сары Дурхам».

Первая запись относилась к июню, к дню первого исполнения музыки Жюли в Квинзгифте. День за днем следовали краткие комментарии: «Не думал, что возможны такие ощущения»; «Эта музыка словно яд»; «Боюсь, я заболею»; «Страшная тяжесть в сердце, едва ношу его в груди»; «Слова „страстное желание" невыразительны и слабы для того, чтобы описать столь страстное желание»; «Понимаю, что означает „болеть любовью"»; «Болит мое сердце, болит»…

Почерк быстро ухудшается, почти с каждой записью, иные из них трудно прочитать. Последние записи особенно неразборчивы, слова в середине вырождаются в прямые хвосты и становятся похожими на энцефалограммы, снятые в последние мгновения жизни, когда импульсные выбросы сменяются безжизненной прямой.

Скорбные выкрики заблудившегося в стране печали: я одинок, я так несчастен, я люблю тебя, я тебя жажду, я болен от любви… сердце мое разбито, не снести мне больше, это не жизнь!.. умираю в пустыне!!!

Язык птичьих выкриков: чайка, черный дрозд, грач, ворона… Или язык так называемого народного творчества, городского фольклора:

Однажды англичанин красотку полюбил,
Увы и ах, увы и ах, а также о-ля-ля!
И страстью полоненный, он родину забыл,
Она была француженкой, гульлива и горда,
Увы и ах, увы и ах, опять же о-ля-ля!
Но смерть ее сразила в цветущие года…

В ноябре в Лондон по финансовым делам прилетел Бенджамин. Он специально задержался, чтобы встретиться с Сарой. Это совпало по времени с пиком — наивысшим взлетом или погружением на самое дно — эмоций, загоняющих Сару в тот же тупик, из которого не удалось выбраться Стивену. Стивен говорил, что не может выносить боли. К ней это тоже относилось. Она перечитывала оставленную им красную ученическую тетрадку, в очередной раз пробегала глазами его банальности, потому что опасалась углубляться в людоедские дебри своего собственного дневника. Вместе с ним она задавалась вопросами: что есть боль? Что у нее болит? Почему болит живое сердце? Что за ноша на нее навалилась? Почему? О, боже…

Осень выдалась мягкая, прогулки по Лондону и его паркам часто повторяли маршруты, проложенные ею вместе со Стивеном. Иногда Сара ощущала, что спутников у нее двое, казалось, что Стивен шагает рядом. Его, конечно, нельзя считать умершим, ведь он с нею, сопровождает ее, она чувствует его присутствие. И надо соблюдать осторожность, выдерживать дистанцию, чтобы с нею не случилось того же, что случилось с ним, чтобы не поддаться власти призрака. Может быть, когда Стивен действительно умрет для нее, она начнет по нему скорбеть? Или уже скорбит, сама того не сознавая? Не отвлекаясь от мыслей о Стивене, Сара умудрялась вести беседы с Бенджамином. Он по-прежнему развлекал ее, на ходу изобретая не слишком правдоподобные бизнес-прожекты, шутил в своем духе, сохраняя серьезный вид.