Любовь, опять любовь

Прошла неделя, и Сара позвонила Стивену, сообщила, что закончила работу над пьесой… или либретто? Как лучше обозначить получившийся продукт? Она сразу заметила, насколько он обрадовался, услышав ее голос, и, в свою очередь, испытала живейшее удовольствие от его теплой реакции.

— Но, знаете, вы вовсе не должны… — тут же ответил он, как ей показалось, чуть ли не приниженно.

— Как же, как же, — живо возразила Сара. — Мы ведь соавторы.

— Да-да, конечно… Значит, завтра?

И началось странное время. Впоследствии Саре казалось, что она провела этот период своей жизни в зачарованной (тране, куда ее случайно забросила судьба, в стране со своей особенной атмосферой, с фантастическим неизведанным ландшафтом, с полузнакомым — или полузабытым — языком. Перед очередной встречей со Стивеном в ресторане или парке Сара отмахивалась от самой себя: «Брось, забудь, игра воображения!» Когда подходило время расставаться, она оттягивала этот момент и видела, что Стивен занят тем же. Возможно, и он оправдывался перед собой игрою воображения перед свиданием с Сарой — или после расставания. И оба ощущали особую атмосферу, окружавшую их во время встречи, отличие обстановки от повседневной. Они оказывались в волшебном уголке, где можно говорить, о чем вздумается. Интересно, что оба при этом не проявляли повышенного интереса к прошлому друг друга. Она — вследствие чуждости ей его образа жизни. Стивен богат, живет в монументальном особняке — памятнике архитектуры и истории. В ответ на его вопросы Сара сообщала лишь факты: рано вышла замуж, рано овдовела, вырастила и воспитала двоих детей. Почти случайно — так ей теперь казалось — выдвинулась в театральном мире. Да, и еще: какое-то время возилась с племянницей, дочерью брата. Стивен слушал, вдумывался, заметил:

— Когда люди рассказывают о своей жизни, они, как правило, ничего не говорят о себе. — Как будто предвосхищая ее возражения, продолжил: — Особенно если им есть что сказать. Интересно в людях не то, чем их наградила жизнь. И ничего тут не поделаешь, не так ли?

Он как будто заступался за себя, стремился в чем-то оправдаться, как ей казалось. Почему? Почему он ощущал потребность просить прощения? За что?

Общение, между тем, приносило им наслаждение.

— Я всегда радуюсь вашему обществу, — говорил Стивен, и в его голосе звучало не только искреннее удовольствие, но и удивление, как будто радость эта оказалась неожиданной для него. Да и о ней не скажешь, что она привыкла к такого рода удовольствию. Работа, работа, работа… Ответственность… А мужчина с таким букетом положительных качеств, разумеется, не страдает от недостатка возможностей… Но вот они вместе и как будто владеют кодом доступа к локусу, где воздух напитан счастьем. Оба иронически улыбаются, покачивают головами, дивясь странному стечению обстоятельств. Ну и ну! Как будто развернули упаковку и нашли в подарочной коробке то, о чем давно мечтали и на что не надеялись. Ее жизнь преобразилась благодаря этому Стивену-как-его-там, влюбленному в покойницу. Эту его странную любовь они тоже пространно обсуждали, и он подтрунивал над собою, сообщал, что запер свою Жюли в крепость, куда Саре нет доступа. «Иначе мне ее от вас не спасти». То и дело упоминают они сумасшествие. «Вы совсем рехнулись, Стивен!» — «Да, Сара, охотно признаю». Однако назвать кого-то в глаза сумасшедшим означает нейтрализовать зловещий смысл слова. Тесный шутливый мирок.

Но не на шутку тревожил Стивен ее иногда, когда они вдруг замолкали и Сара видела, как менялось его лицо: мрачнело, отстранялось. Несомненно, «его» Жюли прочно внедрилась в него, он навещал ее, общался с нею и страдал от этого. Иногда, видя взгляд Стивена, Сара старалась не думать о его значении, как будто боясь заразы. Она научилась предохранять свой внутренний мир, еще общаясь с Джойс. Были моменты, когда она остерегалась вникать в состояние бедной девочки… девушки, опасаясь, как бы не упасть в бездну, из которой нет возврата. Было в Стивене нечто противоречащее его образу жизни, открытому для всех, здоровому, щедрому. Открытому шуткам над Жюли и его приверженности к ней. Сара, к стыду своему, не могла отделаться от Мыслей о колдовстве, которым эта давно умершая женщина влияла на людей. Она воображала Жюли каким-то Орфеем, во тьме околдовывающим жертв музыкой и словами.