Любовь, опрокинувшая троны

Гости вытянули ножи и принялись за оленя, отрезая себе крупные куски горячего мяса, накалывая и объедая прямо с клинка. Однако для Федора Никитича, сразу после начала трапезы, холопы быстро и ловко отделили голову, положили на отдельное блюдо и отнесли во главу стола, поставив перед старшим из Захарьиных. Боярин церемониальным жестом отсек небольшой кусочек мяса, положил себе в рот. Прожевал, откинулся в кресле:

– Угощайся, Василий Иванович. Чего тебе до туши бегать? Зверюга умный попался, в башке на всех мяса хватит!

Князь Шуйский благодарно кивнул, тоже отрезал себе небольшой кусок. После того, как дань местническому обычаю оказалась соблюдена, Федор Никитич жестом пригласил к трапезе Ксению, сам же полез добыче в рот. Вестимо – за языком.

– Все же тревожно мне, бояре. А ну, ладей али бурлаков в Царицыне не окажется? – громко обсуждали за столом гости. – Может, все-таки с собою взять?

– Оставь, Сретень! – сразу несколько бояр замахали руками на великовозрастного служивого с тремя косичками в русой бороде. – Завсегда они там есть! Место-то какое! И волок, и путь торговый, и город большой.

– Зима долгая. Чего им там делать половину года? Могли и уйти.

– То же, что и всегда! Бормотуху пить! – расхохотался рыжебородый толстяк на дальнем конце стола.

– Не лучшие будут работники, – внезапно согласился князь Шуйский, – после многомесячного-то запоя. Может статься, Сретень и прав? Приведем с собою отборных красавцев, крепких и нарядных. Разве сие плохо?

– Это же просто бурлаки!

Между боярами быстро завязался спор, смысл которого от гостьи ускользнул. Посему прерывать мужские разговоры она не рискнула и посвятила все внимание оленю, запивая мясо вином и время от времени добавляя на сочащиеся жиром горячие ломти ядреную душистую горчицу.

День у охотников выдался явственно долгий, хмельных напитков добры молодцы вкусили немало, и потому настало время, когда гости начали «уставать». Кто-то просто упирался лбом в стол, кто-то находил в себе силы отойти в сторону и прилечь на лавку. Спор начал затихать, и Василий Иванович неожиданно поднялся:

– Благодарствую тебя, друже, за прием и за угощение, однако надобно все же нам с хозяюшкой на свое подворье. Хлопот сильно много, опасаюсь не успеть.

Федор Никитич тоже поднялся, бояре обнялись, вместе направились из трапезной к сеням. Ксения поспешила следом, выскочила на крыльцо и застала, как хозяин и гость на двоих осушили принесенную слугой «запорожскую» чашу.

До «стременной», по счастью, дело не дошло – князя и его спутницу внизу поджидали обитые бархатом расписные сани.

– Не проголодался ли ты, Федор Никитич? – проникновенно спросила Ксения, когда ее витязь наконец-то остался один. – Желаешь попить, покушать или что-нибудь еще?

– Это ты о чем? – не сообразил сразу боярский сын Захарьин.

– В трапезную возвращаться станем? – Женщина забросила руки ему за шею.

Хозяин дома подумал и отрицательно покачал головой.

Спустя час, когда темный омут сладострастия наконец-то выпустил мужчину и женщину из своих объятий, Федор Никитич лег на бок, подпер щеку одной рукой, пальцами другой осторожно провел по виску своей гостьи, через губы по подбородку, по шее, по ямочке под ней, а когда коснулся заострившегося соска, спросил:

– Где же ты была столько времени, Ксения Шестова?

– Скучала, – честно ответила женщина. – Чем сильнее ужас разлуки, тем слаще встреча. Каждое касание твое для меня ныне прекрасно, как песня жаворонка, как текучий мед, как огонь зари. Твой голос нежит, как песцовый мех, твой взгляд ласкает, словно беличья кисть, твое дыхание обжигает пламенем, а поцелуи лишают рассудка. Твои уста даруют высшее блаженство, недоступное даже молитве. Ты мой бог, прекрасный витязь, красивый и всемогущий…

Договорить она не смогла, ибо губы любимого запечатали ей рот, а его руки скользнули туда, где рождается страсть и огонь…

Вторая любовная схватка совершенно лишила царского брата сил. Проведя свою гостью через вершины наслаждения, он опустил веки, набираясь сил, и вскоре мерно и глубоко задышал, иногда слабо вздрагивая во сне. Ксении же не спалось. Она смотрела на своего мужчину, такого желанного и близкого, но недоступного. Далекого, как облако в синих небесах – от серой полевой мышки. Ее маленький кусочек сказки, невероятное чудо, заглянувшее в ее жизнь и на диво долго в ней задержавшееся.

Одна за другой погасли догоревшие свечи, в опочивальню пришла темнота – и только теперь женщина заметила, что слюда в окнах уже начала светлеть.

«Пафнутий! – обожгло душу Ксении испугом. – Попрощаться не успею!»

Еще ее кольнуло понимание того, что она так и не поговорила с царским братом ни о монахе, ни о его обители. Забыла разом обо всем, едва только любимого своего углядела! Но теперь уже и вовсе поздно о сем вспоминать.

Женщина торопливо оделась и выскользнула из медленно светлеющей опочивальни.

Федор Никитич проснулся лишь незадолго до полудня, перекатился с боку на бок, пошарил рукой… Приподнял голову, с недоумением глядя по сторонам. Присел на перине, огляделся еще раз внимательнее и развел руками: