Любовь Орлова

Встретилась Люба с будущим мужем совершенно банально – Берзин пришел в театр, кто-то из друзей после спектакля привел его за кулисы и познакомил их. Они понравились друг другу, начали встречаться, и, видимо, Люба Орлова быстро поняла, что это подходящий для замужества человек. Во всяком случае, она тут же представила его своим родителям, получила их одобрение, и вскоре они с Берзиным тихо расписались.

Вы не представляете, какой она была. От нее глаз нельзя было отвести. Естественный румянец, нежная кожа, глаза такой голубизны, что, заглянув в них, проваливаешься в бездну. А фигура, ножки – сама гармония. И порода, порода во всем.

Фаина Раневская.

Орлова переехала в квартиру мужа в Колпачном переулке, где они зажили вполне счастливо, в том числе и потому что, будучи очень занятыми людьми, виделись не слишком часто и поэтому не раздражали друг друга несхожестью характеров и увлечений. Тем более что в 1928 году произошла реорганизация Наркомзема, и Берзин был назначен членом президиума Земплана и председателем секции финансирования сельского хозяйства. Работы у него стало столько, что он и дома почти не появлялся. К тому же он занимался научной и литературной работой – писал статьи и очерки, состоял действительным членом НИИ сельскохозяйственной экономики и политики при Тимирязевской академии и был профессором Московского межевого института.

Надо сказать, замуж Люба вышла очень вовремя. Скоро был отменен НЭП, вновь начались голодные годы, но благодаря спецпайку Берзина Орловы это время пережили куда легче большинства сограждан. Постепенно Петр Федорович и Евгения Николаевна и вовсе почти поселились у дочери и зятя в их большой квартире. Тем более что Люба была слишком занята в театре, чтобы заниматься готовкой, уборкой и тому подобным, поэтому помощь Евгении Николаевны, взявшей в свои руки все домашние дела, оказалась как раз к месту.

Но увы, этой идиллии скоро пришел конец. Взгляды Берзина, не одобрявшего слишком быстрые темпы коллективизации и повсеместное насаждение совхозов, были не по нраву его руководству, так же как и его «дурная привычка» говорить что думает.

В 1928 году состоялся процесс над «врагами народа», действующими в промышленности – так называемое шахтинское дело. Следующими на очереди были «вредители» в сфере сельского хозяйства. Вскоре газеты начали писать о существовании подпольной «Трудовой крестьянской партии», которая якобы собиралась организовать крестьянские восстания, чтобы сорвать коллективизацию. 20 декабря 1929 года началась Первая Всесоюзная конференция аграрников-марксистов, где Сталин выступил с речью, разгромившей противников коллективизации. А затем последовали аресты…

4 февраля 1930 года в Музыкальной студии давали спектакль из западной жизни «Джонни», в котором участвовала и Орлова. Домой она вернулась поздно, но еще успела увидеть, как в их квартиру явились сотрудники ОГПУ и увели Андрея Берзина. Больше она его никогда не видела.

После ареста мужа Люба Орлова вернулась в квартиру родителей (точнее, они все туда вернулись). Несмотря на то что ей самой удалось избежать каких-либо репрессий, с тех пор она жила в постоянном страхе, что в следующий раз придут уже за ней. Мало того, что она была дворянка, так теперь еще и жена репрессированного «врага народа». Хуже не придумаешь!

Впрочем, эта история ее не сломила, даже наоборот, ее характер только сильнее закалился. Орлова не собиралась склоняться под ударами судьбы. Ей даже хватило решимости вновь отвергнуть Михаила Немировича-Данченко – а он-то считал, что теперь, после ареста Берзина, его дело в шляпе. Но она не собиралась вступать в связь по расчету, а потом и вовсе влюбилась в другого человека. Ее избранником стал молодой австрийский инженер, работавший в СССР по контракту. Несмотря на то что об их романе много болтали, фамилии его молва не сохранила, но, пожалуй, можно предполагать, что он и стал первой серьезной любовью будущей кинозвезды. Все-таки за Берзина она вышла, руководствуясь скорее разумом, а не чувствами.

Рассказывали, что «почти каждый вечер после спектакля австриец увозил актрису на своем черном хромированном «мерседесе» в ресторан, и только поздно ночью они возвращались в Гагаринский переулок. Оставаться там австриец не мог – старшие Орловы не одобряли увлечение дочери да и боялись за нее. Связь с иностранцем еще не считалась преступлением, как несколько лет спустя, но уже могла дорого обойтись советской гражданке. Но Люба, казалось, увлеклась не на шутку, забыв об осторожности. Когда родительские попреки надоедали ей, она переселялась на время к Францу, в шикарный номер гостиницы «Националь»…»