Любовь оживает в саду под зимними вишнями (СИ)

Новый жилец въезжал в квартиру почившей бабы Иры со второго этажа. Им оказался высокий, светловолосый парень. Кудри его завивались, что видно Нике было даже с высоты третьего этажа. Загорелый дочерна, в белой футболке, парень таскал коробки и весело смеялся на пару с другом. Из их разговора Ника и поняла, что это новый сосед.

После очередной ходки он приложился к горлышку Нарзана и поднял глаза вверх. Их взгляды пересеклись. Парень глотнул воды, помахал ей рукой и крикнул:

- Привет, красавица!

- И тебе здравствовать, - крикнула она в ответ и нырнула в комнату.

…Поздний звонок в дверь.

- Как водится, за солью, - улыбнулся белозубо, задорно.

- Проходи, соседушка, - посторонилась, впустила гостя. Дверь за его спиной тихо щелкнула.

- А родители не против, что после заката ребят привечаешь?

- Дед только у меня в живых остался. И он целое лето на даче торчит. Картошку полет.

- Прости, - на миг погрустнел парень. – Сашей меня зовут.

- А я – Ника.

…Камушек по стеклу. Подскочила на постели, прильнула к окну. Выглянула.

- Сань, ты чего? – удивленным шепотом.

- Спускайся скорее – такая ночь сладкая. Звезды огромные, гляди, - закинул голову, улыбнулся по-чеширски.

- Спятил? – хихикнула мягко, рукой уже ища сарафан.

- Давай скорее, рассвет уже скоро.

Сладкий ночной воздух, будоражащий рецепторы, приятная прохлада, теплые прикосновения Сашкиной ладони – провел по руке, заглянул в глаза, а потом наклонился низко, глаза в глаза, дыхание мятное прямо в губы… Первый поцелуй. Волнующий, робкий, пьянящий…

…Прохладные простыни под спиной, мурашки по коже. Волнение сумасшедшее.

- Я буду осторожен милая, не бойся. Первый раз больно, но я постараюсь нежнее. Веришь мне?

- Верю.

…Пьянящий аромат кофе, весеннее солнышко за окном. Чистое небо.

Выбралась на кухню – сонная, с помятой ото сна кожей. Потянула носом, просыпаясь от легкой кофейной горчинки, и была притянута к твердому телу, поцелована.

- Милая, ты проснулась?

В ответ прищурила один глаз, кивнула.

- Очень важное спросить хочу, слушаешь?

- Конечно, - прокашлялась, глянула удивленно.

- Выйдешь за меня?

Обмерла на миг, а потом пискнула радостно.

- Да, Господи, конечно, да!

Она узнала бы его в миллионной толпе. Узнала бы с завязанными глазами – по запаху, по голосу. Лишь мельком глянув, узнала бы родинку над правой бровью, маленький шрам на подбородке. Глаза его ясные, прохладные, мятные губы.

Исчезли все звуки. Словно в вакууме, стояла по струнке и не могла отвести взгляда. Закаменела. Ногти впились в ладони до кровавых лунок на ладонях.

Сашка улыбался – незнакомо, холодно. Чуждо.

За годы разлуки он стал больше – рельеф мышц просматривался сквозь тонкую ткань белой рубашки. Лицо и манеры тоже стали другими – в глазах мелькал холод, движения казались плавными, слишком неторопливыми. Все это заметилось автоматически.

Ника закрыла глаза, мотнула головой, опять посмотрела. Это действительно он. Живой и здоровый. Обнимающий чужую женщину так властно, что всем понятно – они вместе. Ника сглотнула вязкий ком в горле, шевельнулась, отмерла. Замутило. Нашла глазами выход в коридор, где была дамская комната, поспешила.

В туалете было холодно и пусто. Пахло лавандой. От этого приторного аромата Нику затошнило еще больше. Пнула дверь в кабинку, глотнула воздуха и согнулась пополам. Рвало ее мучительно долго, горько. Шампанским и желчью.

Прислонилась лбом к холодному кафелю. Затрясло в ознобе. Прополоскала горло, задышала чаще.

Зазвонил мобильный, обеспокоенным голосом Марк поинтересовался, где она.

- Я в туалете, забери меня отсюда, - прошептала Ника и дала отбой.

И минуты не прошло, как он распахнул дверь.

- Что случилось? – обхватил ее лицо ладонями, заглянул в глаза.

- Уже можно домой? – вяло спросила Ника.

- Конечно, едем!

По пути к дому не сказала ни слова. Свернулась калачиком на заднем сидении, вдыхая запах дорогой кожаной обивки – слегка специфический, терпкий.

Не могла понять – как это все случилось? Как он выжил, как оказался в столице, почему не вернулся к ней, к дочке. Столько лет она оплакивала его, скорбела до кровавых ран, до язвенной боли. А Сашка… Невредимый, с бриллиантовыми запонками на рукавах, красавицей, повисшей на локте – жил припеваючи все это время. И ни весточки, ни полслова. Тот, кто в любви вечной клялся, кто на руках носить обещал, Иуда.

Снова замутило.

Марк вынес ее из машины на руках, усадил на кухне, налил ледяной воды в первую попавшуюся кружку. Выпила, не почувствовав температуры. Только зубы заломило.

- Лисичка, что с тобой? Вызвать врача? Скорую? – приложил ладонь ко лбу, потом губами прикоснулся. Измерил пульс, обеспокоенно выдохнул, потянулся к телефону.

- Не надо, - шевельнулась Ника. Мучили сомнения – рассказать Марку о Сашке, или не нужно?

- Да что такое? Руки ледяные, трясешься вся, а лоб – кипяток. Что ты услышала? Кто-то тебя обидел? – Марк выпрямился, но не отпустил ее рук.

И она решилась.

- Я не услышала, а увидела.

- Что - жестокое убийство?

- Хуже. Ожившего покойника.

- Объяснись, - заволновался, шагнул к ней снова.