Любовь плохой женщины

Поэтому каждое утро Джон, проведя ночь у Кейт, на рассвете садился в машину и уезжал, чтобы успеть в Копперфилдс до того, как там появится Молли дю Слак (Молли обнаруживала его на кухне делающим тосты и кофе). У Джона и Кейт сложился определенный распорядок дня, такой приятный для них обоих и такой удивительный, что ни один из них не мог до конца поверить, что все это происходило на самом деле. И если это было глупо (а Джон подозревал, что так оно и было), то это была восхитительнейшая глупость на свете.

— Дело в том, — смело и обреченно заявила Кейт, — что нам крышка.

— Крышка?

— Да. С нами все кончено. Наше время прошло.

— Нет.

В полумраке Джон не мог разглядеть ее лица. Отчетливо видны были только влажная губа, кончик носа, яркие глаза (не от слез ли они так блестели?)

Из-за стены доносились отголоски жизни Уилтонов. Слышно было, как что-то упало и разбилось, как топнул кто-то по деревянному полу, как вибрировал воздух, запертый в железной трубе, как пела вода в цистернах под крышей.

— Он работает на железной дороге, — сказала Кейт, будто это объясняло производимый семейством шум.

— Но мы не можем все бросить. Мы только начали.

— Я знаю, Джон, но это должно закончиться. Потому что сегодня вечером…

Потому что сегодня вечером он должен пораньше уйти с работы и отправиться в Шотландию. А на следующий день он должен привезти свою семью в Копперфилдс.

— Но мне необходимо видеть тебя. А тебе необходимо видеть меня. А иначе для чего все это было?

— Понятия не имею, — честно ответила она. — Может, у нас просто появился шанс провести несколько дней вместе. Потому что ты никогда не оставишь Джеральдин. — Она не спрашивала его, она утверждала.

— Никогда? Я не знаю. Мне надо подумать. — Он присел рядом с ней, придавленный невыносимой тяжестью на душе. — Я ведь могу просто сказать ей. И распорядиться насчет имущества. Дом оставлю ей — он мне не нравится — и большую часть заработка. — Другими словами, он бы принес ту жертву, на которую оказался неспособен Грэм Петтифер.

— Ты никогда не оставишь Джеральдин, — снова сказала Кейт твердым голосом. — Потому что ее это страшно унизит. Это убьет ее. А с нашими характерами ни ты, ни я не сможем жить с этим.

Судя по молчанию Джона, он был согласен с выводами Кейт.

— И вообще… — Кейт откатилась от него, свесила голову с кровати и посмотрела на Петал, которая спала, свернувшись клубочком на груде рабочей одежды. Слышно было, как кошка мерно, со свистом дышала через крошечные ноздри. — И вообще ты любишь ее.

Джон вызвал в уме образ большой розовой женщины в большой розовой сорочке. Несколько секунд он даже не мог вспомнить ее лица.

— Люблю? — задумался он. И потом ответил себе: — Наверное, да, люблю.

— Я — тетя твоих детей, — монотонно, неумолимо продолжала Кейт, адресуясь к полу. — А ты — дядя Алекса. И Джеральдин всегда была очень добра ко мне — по-своему. И у нас много общих друзей. Кроме того, ты только вообрази себе… — Неожиданно для себя она снова рассмеялась. — Только вообрази себе, как отреагирует Элеанор. Представляешь, что с ней будет?

— Одно это оправдало бы все другие наши беды, — согласился Джон.

— А сейчас тебе надо вставать. — Кейт перекатилась обратно и схватила его руку, сжала ее, ощутив под плотью кость. Она поцеловала его в плечо, уткнулась в него подбородком, полюбовалась совершенной лепкой уха. — Да, все кончено.

— Нет, Кейт. Я все равно буду видеть тебя.

— Как? Когда? — В голосе Кейт появились требовательные нотки. В конце концов, она хотела именно этого: заверений, утешений, обещаний, обещаний.

— Скоро. Очень скоро, — утешил он ее. — Я позвоню тебе, как только смогу, — пообещал он ей. — Я люблю тебя, — заверил он. — А теперь я должен идти.

Если бы кто-нибудь выложил букву «Л», то тогда она смогла бы составить слово «historic» [48]и сверх общей суммы за слово получила бы бонус в пятьдесят очков за использование всех своих букв. Но если у нее будет возможность использовать чью-нибудь букву « l», то выходило слово « clitoris» [49]. В таком случае, в соответствии с дополнительным правилом, выдуманным какой-то особенно похотливой компанией из тех, что ранее собирались в Иль-Подже, общая сумма ее очков, и без того уже астрономическая, удвоилась бы. Это правило состояло в том, что откровенно сексуальные, грязные, непристойные и нецензурные слова вознаграждались дополнительно. Ну а поскольку в этот раз предлагалось всего несколько слов, которые лишь с большой натяжкой можно было отнести к не очень приличным, ее «clitoris»определенно бы вывел ее в победители.

Мысль о быстрой и чистой победе над дико азартными друзьями и коллегами была исключительно привлекательна. Такая победа хотя бы на время отвлекла ее от другого соревнования, которое превратилось в неприятное и утомительное занятие и в котором оба игрока, казалось, потеряли последнюю надежду на выигрыш (нулевой счет был весьма вероятен).