— Извини, Люси, — произнес он безразлично, уселся на газоне, широко раскинув ноги, и, переполняемый энергией, принялся рвать и разбрасывать вокруг себя пучки травы. Да, кроме генов, свою лепту вносили и гормоны. Джеральдин старалась не задумываться о его гормонах.
— Теперь ты извиняешься, — фыркнула Люси. — А у меня сердце могло остановиться. Я могла умереть.
— Ну конечно, — насмешливо протянул Доминик и бросил в ее сторону конфетти из клевера и маргариток.
— Так бывает. Может, ты не знаешь, но существует такое понятие, как «термальный шок». — От обиды Люси вся дрожала.
— Не говори ерунды.
Джеральдин закрыла уши руками:
— Вы прекратите когда-нибудь? Вы оба? Все ссоритесь и ссоритесь.
— Она вечно плачет, как маленькая.
— Это все
— А теперь я хочу, чтобы вы оба закончили.
— До следующего раза, — назидательным тоном заметила Люси.
«До следующего раза», — согласилась про себя Джеральдин, глядя на часы. Без десяти четыре.
— Я пойду приготовлю чай. Люси, сбегай к папе. Он моет «ровер». Скажи ему, что у него есть десять минут. Доминик, а ты должен купить Люси новый журнал. И чтобы больше я об этом не слышала.
— Не услышишь, — пообещал Доминик и опрокинулся на спину; широко раскинув руки под синим безоблачным небом. Он закрыл глаза и добавил: — По крайней мере, не от меня. За дурочку Люси я ручаться не могу. — Люси прицелилась и пнула под ребра. — Ой!
Потерпевшая поражение Джеральдин пошла в дом.
— Тебе налить? Оп! Все, поздно, свой шанс ты упустила. — Элли Шарп торжествующе вылила остатки «Пино Гриджио» себе в стакан, покрутила зеленую бутылку перед глазами, чтобы убедиться, что там действительно пусто, и сунула ее в заросли крапивы под стеной. — Чертовски классная погода, — отметила она. Потом, откинувшись на спинку плетеного кресла и отставив стакан в сторону, она удовлетворенно вздохнула и развернула руки ладонями кверху, чтобы подставить солнцу самые бледные участки кожи. — Ах, если бы такая погода стояла круглый год! Ты согласна?
Если Элли и ожидала получить ответ (а, по всей видимости, ей было все равно), то его не последовало. Джуин сидела на краю газона на диванной подушке и с журналом на колене, время от времени опуская руку в пакет чипсов со вкусом бекона и отправляя их поочередно то себе в рот, то в пасть Маффи. Она не подала виду, что слышала вопрос; с ее стороны доносилось лишь сосредоточенное хрумканье.
Элли считала ее смешным, неловким, трудным ребенком. Короткие темные волосы, огромные черные глаза, трогательно тонкие руки и ноги, бледность и мешковатое блеклое платье делали Джуин похожей на уличную бродяжку. Джуин нередко — и открыто — сожалела о том, что она не сирота, и при этом выглядела совершенной сироткой.
В прошлый четверг ей исполнилось шестнадцать лет. Ее назвали в честь месяца ее рождения, но по-французски, что было куда более стильно, куда менее заурядно. Но она упорно отказывалась от французской формы своего имени и всегда представлялась как Джуин. «Джюан, — жаловалась она, утрируя произношение, — звучит так манерно. Я чувствую себя полной идиоткой, когда меня так называют. Как будто я сама себе в задницу залезла».
Морщась в лучах беспощадного послеполуденного солнца, Элли представила себе, как пришлось бы для этого изогнуться, и улыбнулась.
— Ты пойдешь куда-нибудь сегодня вечером? — спросила она после нескольких минут молчания. Этот вопрос требовал ответа.
— Может, пойду, — сказала Джуин, отбрасывая пустой пакет из-под чипсов и протягивая руку своей лохматой дворняжке, чтобы та облизала ее соленые пальцы. — А может, нет.
Элли купила Маффи в подарок дочери три года назад, демонстрируя таким образом свою бережливость. «Даже если есть возможность купить и содержать породистую собаку, — рассуждала она, — зачем это надо?» Элли любила называть Маффи «кусочком»: кусочек того, кусочек этого. И каким-то образом ни у кого не оставалось сомнений в том, что при желании Элли могла бы завести себе вейнарскую легавую или — если бы она захотела — афганскую борзую. Так что бедный старый Маффи был, как смутно догадывалась Джуин, всего лишь шумным и шустрым эквивалентом меховой игрушки.
— Не понимаю я вас. — При мысли о том, как бездарно нынешние подростки тратят свою молодость, из груди Элли вырвался печальный вздох. Она считала их тупицами. Она была в них разочарована. Рядом с ними невозможно было вновь прикоснуться к радостям юности. Хорошо хоть у нее была своя собственная жизнь: стремительная, разнообразная, социально ориентированная и богатая событиями. — В твоем возрасте я каждый вечер была чем-нибудь занята. По субботам дома оставались только мертвые. Все шли или на вечеринку, или в клуб.
— Ты уже это говорила. — Теперь пришла очередь Джуин выразить вздохом свое недовольство.
Элли знала, что говорила это уже много раз и что дочери безумно надоело слушать одно и то же. Да ей и самой надоело! Но она ничего не могла поделать, не могла не удивляться вслух. Она помнила, как строго воспитывали ее и что основными принципами были минимум информации, наказания и запреты.