Любовь по-испански (ЛП)

придвигаюсь еще ближе, пока не начинаю видеть золотистые крапинки в ее глазах. – Ты

знаешь, что меня заботит. Гордость, да. Уважение. Ко мне. К семье. К отношениям. Раз

меня это характеризует, если верить твоим словам, как шовинистского ублюдка, то для

тебя это не должно было стать сюрпризом.

Есть что-то такое в ее взгляде, обращенном ко мне – дикое и слегка жестокое, как у

загнанного волка – и это заводит меня. Уже не жара приносит раскаленный сухой воздух и

провоцирует появление пота на моей коже или утихомиривает гнев в моем сердце, — это

всего меня обдает теплой волной. Я не успеваю осознать, как я уже тверд, и дыхание мое

стало тяжелее.

Это не помогает стереть дикость из ее взгляда. И не должно.

— Ты каждый день меня удивляешь, — говорит она суровым голосом, растягивая

слова.

Ее взгляд опускается на мои губы. Давление внутри меня нарастает, веки

становятся свинцовыми. Я опускаю руку ей на затылок и сжимаю его. С ее

неспособностью понять мои чувства, она выводит меня из себя. Иногда мне кажется, что я

вкладываю в наши отношения больше нее, но я понимаю, что это не всегда так.

— Ты должна понять, что ты моя, — моя речь больше похожа на шипение, мои

губы у самого ее уха почти касаются влажной кожи. – Только я могу так делать. Больше

никто. Никто другой.

Я опускаю руку и расстегиваю ширинку. Она немного замирает от моих действий, и я приостанавливаюсь, позволяя ее реакции дать намек. Она расслабляется, и этого

намека мне достаточно, чтобы схватить ее и усадить попкой на кованый железный стол.

Он немного шатается под ее весом, но все же стоит.

В ее глазах плещется смесь похоти и борьбы. Она до сих пор зла, до сих пор готова

к битве. Как и я. Но в этот раз мы выпускаем гнев иначе. Обычно я никогда не

ассоциирую ярость с сексом, так что для меня это новое чувство. Когда я смотрю на нее, одновременно запуская руку под ее юбку и сдвигая трусики в сторону, то вижу, что для

нее это тоже стало сюрпризом. Думаю, я удивляю ее каждый день.

— Ты этим не исправишь ситуацию, — дерзко говорит она, но обнимает меня

ногами и подталкивает ближе к себе. Стол при этом покачивается.

— Откуда тебе знать? – шепчу я, направляя свой член в нее и одновременно

касаясь зубами и губами ее шеи.

На какое-то мгновение мне кажется, что это может исправить ситуацию. Мне

кажется, будто я могу отвадить всех других мужчин от нее и заполнить собой ее мир. Мы

снаружи, в пределах слышимости соседей, которым достаточно выглянуть из-за

перегородки, чтобы увидеть нас. Мы на глазах жителей любой из квартир соседних домов.

Мне хочется, чтобы тот фотограф был здесь и сфотографировал нас. Я бы показал

им, кому она на самом деле принадлежит. Они бы убедились, что я с этим справляюсь.

Я толкнулся в нее. Она задыхается, лицо пронизано болью. Она недостаточно

влажная, и хотя удовольствие, пронзившее мое тело от самых яиц до шеи, просто

невероятное, я колеблюсь, стоит ли выйти из нее. Я хочу трахнуть ее грубо, быстро и

жестко, но не желаю подвергать ее страданиям.

Но она крепче сжимает меня ногами и держит по-собственнически крепко. В этот

раз я двигаюсь медленнее и возвращаю свои губы к ее шее, желая поставить отметину. Я

кусаю и присасываюсь к ее шее, желая вытянуть кровь на поверхность ее кожи. Теперь

мои толчки становятся резче намеренно. Стол тихо поскрипывает, а ее прерывистое

дыхание переходит в сбивчивые стоны.

Кажется невозможным погасить пламя, сжигающее меня, но я стараюсь, вколачиваясь быстрее, жестче, сильнее, с большей злостью, входя глубже. Знойный день, я взмок до нитки, ее ноги вокруг меня, воздух словно влажное шерстяное одеяло. Все это

лишь добавляет масла в огонь безумия.

Она моя, она моя, она моя.

А я принадлежу ей.

Несмотря на мою тлеющую досаду, я помню о том, чтобы оставаться

джентльменом. Я скольжу пальцами у нее между ног, при этом держа второй рукой ее за

шею. В ту минуту, когда она вся напрягается и дыхание застревает у нее в горле, я вхожу

глубже. Я кончаю, держась за нее, и совершенно не забочусь о том, что мои крики слышит

вся улица.

Мы оба тяжело дышим, я отступаю, чтобы взглянуть на Веру. Она выглядит

расслабленной после секса, но в ее глазах еще плещется бунт. И если мое тело

освобождается благодаря оргазму, то сердце – нет. Я выхожу из нее, застегиваю ширинку

и помогаю ей встать со стола. Затем смущенно отворачиваюсь. Она была права: это не

исправит ситуацию.

Я оставляю ее на балконе, а сам прохожу в комнату. По привычке проверяю

наличие кошелька в кармане и беру ключи.

— Куда ты идешь? – спрашивает она у меня из-за спины. Ее голос звучит твердо, но с нотками паники.

— Мне нужно проветрить мозги, — отвечаю я и выхожу, закрывая за собой дверь.

Мне, конечно, некуда пойти. У Веры есть Клаудия и коллеги с ее работы. У меня

же нет никого. Может, только родители и сестра. Всех остальных друзей я растерял, когда

развелся с Изабель. Даже лучшие друзья, которые оказались не такими уж и лучшими, незаметно отстранились от меня. Возможно, из страха быть втянутыми в скандал или

боялись, что мое поведение отразится на них. Уверен, у многих за этим стояли жены с