Любовь по-испански (ЛП)

квартире, держась руками за голову, с разбитым сердцем, и понял, что этого не было

достаточно.

Вера заслужила больше, чем просто письмо. Она заслужила все, что у меня было. С

трудом мне удалось поговорить с братом и мамой Веры в Ванкувере и предложить купить

ей билет домой. Я сказал ее матери слова, которые вызвали у нее раздражение, что Вера

должна быть с семьей, с теми, кто ее любит.

Я люблю ее. Она — моя семья.

Это была авантюра. Я не знал, будет ли она даже в самолете, не говоря уже о том, простит ли меня. Так что я не торопился, чтобы убедиться, что все было правильно. Я

поговорил с Изабель несколько раз, и приложил все усилия, чтобы попытаться заставить

ее увидеть мою точку зрения. Я не хотел терять совместную опеку над Хлоей Энн; я не

хотел, чтобы она росла без отца.

Изабель почти смягчилась. Для этого потребовалось дополнительное

урегулирование деньгами, чтобы, наконец, заставить ее согласиться. Конечно, оно того

стоило. Ради того, чтобы не потерять свою дочь, я заплатил бы сколько угодно.

Ради того, чтобы вернуть Веру, я бы сделал все.

После того, как я прибыл в аэропорт, то ждал, когда приземлится самолет, стараясь

быть при этом незаметным. Я был уверен, что выглядел подозрительно, но мне не

хотелось давать повод Вере отступить. Я почувствовал ее прежде, чем увидел, ее аура

притягивала меня, как гравитация. Она выглядела очень красивой, настолько, что я едва

мог стоять на ногах и смотреть, когда она проходила мимо. Резкая боль охватила всю мою

грудь, и я был уверен, что со мной произошел сердечный приступ. Но это была всего

лишь реакция на то, что я увидел ее, и боль, что могу все еще ее потерять, в конце концов.

Обычно, я уверенный в себе человек — моя карьера привила мне это. Но в тот

момент я чувствовал себя абсолютно противоположно. Я направился в туалет, чтобы

плеснуть воды на лицо. Я смотрел на себя в зеркало и не видел уверенного человека в

строгом костюме. Я видел маленького мальчика, сердце которого лежало в чьих-то руках.

Я зашел в самолет на последней минуте и подготовился, когда пробивался вниз по

проходу. Я проигнорировал раздраженные взгляды людей, которым пришлось ждать

меня, и затаил дыхание, пока не увидел ее.

Вера была повернута к окну, а ее волосы закрывали лицо. Она выглядела

маленькой и тоскующей, и я жаждал коснуться тех блестящих локонов, которые падали на

ее спину, карамельно-апельсинового цвета. Женщина, сидящая возле прохода, уставилась

на меня с явным разочарованием — она думала, что с ней не будет никого рядом всю

поездку. Она не знала, что все мое внимание будет на другом сиденье во время полета.

Мое терпение испытывалось. Я сидел там, все еще как камень, глаза были

прикованы к Вере: во время движения самолета по земле, во время взлета, когда набирали

высоту. По тому, как вздымалась ее спина и иногда вырывающимся тихим всхлипам, я

понял, что она плачет. Потребовалось много усилий, чтобы не сломаться самому. Я хотел

смахнуть эти слезы поцелуем.

Но я ждал, пока она обнаружит меня.

Наконец-то, это случилось. Вера устраивалась в своем кресле и задела меня локтем.

Я никогда не улыбался так широко.

— Извините, — пробормотала она своим замечательным выразительным голосом, так и не оборачиваясь.

Я облизнул губы и глубоко вдохнул, прежде чем сказать. – И ты прости.

Ее тело напряглось. Она медленно повернула голову, и моя улыбка стала мягкой

при виде ее покрасневших глаз и следов слез под ними. Она выглядела невероятно

ошеломленной, как будто увидела призрака. Только я не был им; я был реальным.

Вместо того, чтобы дать ей письмо, я открылся и истолковал ей все тщательно для

нее, чтобы увидеть, что сделал все возможное. Больше всего я боялся, что мои чувства, моя любовь будут отвергнуты, и она не вернется обратно. Это было ее право сделать так, и все же я не желал ничего иного, как еще одного шанса.

Но Вера, такая щедрая, душевная, не отвергла меня. Она ответила мне любовью, любовью, которая, как она сказала, никогда не покидала ее.

Мы приземлились в Ванкувере и увидели ее мать и брата, Джоша, в аэропорту.

Естественно, они были удивлены мне, и я был удивлен видеть их — по крайней мере, ее

мать. Она казалась такой резкой и холодной по телефону, но все-таки она была там, ждала

возвращения своей дочери, шокированная тем, что неверный муж был рядом с ней. Если

бы взгляды могли убивать, я бы превратился в пепел тут же на полу аэропорта.

Это были нелегкие несколько дней. Я был рад, что упаковал то письмо в ручную

кладь, потому что оно помогало мне держаться. Ее мать и сестра с будущим шурином из

Англии, все, казалось, презирали меня, особенно когда поняли, что мы вернемся в

Мадрид. Как-то этот английский мудак отвел меня в сторону и спросил, почему я не могу

вернуться к своей жене и оставить такую молодую девушку, как Вера, в покое.

Я чуть не зарядил кулаком ему в лицо, но знал, что это не поможет нашей

ситуации. Мы с Верой привыкли глумиться над этим, и хотя она говорила, что ее не

заботило, что думала ее семья, я мог все еще видеть по тому, как она переживала, что все-